Многие книги об учителях знакомы нам по фильмам. Сценарий Георгия Полонского к фильму «Доживём до понедельника» превратился в самостоятельную одноимённую повесть, «Уроки французского» Валентина Распутина из литературы успешно переместились на экран. Сложная драма Эльдара Рязанова о конфликте поколений и эпох «Дорогая Елена Сергеевна» снята по пьесе Людмилы Разумовской. О «Педагогической поэме» Антона Макаренко (по которой тоже был снят фильм) наслышаны многие, хотя не каждый готов взять на себя труд прочитать увесистый том педагогического опыта 1920-х. Режиссёры не зря любят книги про учителей: фигура учителя всегда драматична и позволяет затронуть множество очень важных вопросов.
В своей подборке мы решили обратить внимание на книги писателей с педагогическим стажем, которые мудро и увлекательно рассказывают читателям о нелёгком, полном поисков и открытий труде учителя.
Фрида Вигдорова. «Мой класс: записки учительницы»
Фрида Вигдорова — педагог, журналист, общественный деятель. В 1950-е — 1960-е годы она играла заметную роль в общественной жизни, о ней тепло отзывались такие известные личности, как Корней Чуковский, Анна Ахматова, Александр Галич. Сотрудничая ещё с 1940-х с «Комсомольской правдой» и другими газетами, Фрида Вигдорова занималась помощью людям, которые писали о своих проблемах в редакцию. В 1964 году она присутствовала на суде по делу Иосифа Бродского и сделала там запись, которая потом распространилась в самиздате и благодаря которой мы и теперь можем посмотреть на происходившее беспристрастно. Но кроме общественной жизни, Фрида Вигдорова интересовалась педагогикой и транслировала через свои литературные произведения собственный взгляд на то, какой должна быть работа учителя.
Повесть «Мой класс: Записки учительницы» была издана в 1949 году и воплотила в себе живое, очень личное представление об «индивидуальном подходе», который в то время официально потребовало от педагогов Министерство просвещения. Это тот случай, когда литературное произведение стало буквально методическим пособием для целого поколения учителей.
Книга написана от лица вымышленного персонажа — молодой учительницы Марины Николаевны, которая терпеливо и методично ищет «ключик» к каждому ученику своего мальчишеского класса. История получалась настолько живой (ещё бы, ведь в её основу лёг собственный опыт Фриды Вигдоровой, которая два года преподавала русский язык и литературу, и многочисленные журналистские наблюдения), что многие читатели присылали в издательства письма с просьбой дать им адрес настоящей Марины Николаевны.
«Многие учителя и студенты признавались, что узнали из этой книги о методах и приёмах педагогической работы больше, чем из всех прочитанных учебников», — отмечает Мария Майофис, посвятившая книге Вигдоровой отдельную главу в монографии «Острова утопии: Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы».
Вот, например, некоторые наблюдения «Марины Николаевны»:
Прежде мне казалось, что преподавать в начальной школе может каждый грамотный человек и уж мне, с моим высшим образованием, это, во всяком случае, будет нетрудно. А оказалось другое: хочешь учить по учебнику, слово в слово, — пожалуйста, тогда вполне хватит того, что ты знаешь. Но если отвечать на все «почему» и вызывать новые «почему», тогда надо неутомимо читать, искать, смотреть во все глаза, и с каждым разом станешь убеждаться: мало ты знаешь! И ещё я замечала: чем больше узнаю сама, тем больше хочется знать ребятам.
Или:
Я увидела, что понимание и навык не одно и то же. Можно понимать, знать, а рука тем временем всё-таки пишет своё, привычное. Я стала приглядываться к ошибкам каждого. Теперь я знала, что у Выручки неладно с безударными гласными, у Лабутина — с падежными окончаниями, а Глазков просто рассеян и невнимателен — отсюда «курзинка» и «малчик». Поняв, у кого какое уязвимое место, я почувствовала себя увереннее, как врач, который сначала вздумал лечить своих пациентов одинаково от всех болезней, а потом разобрался, что глаз, ухо, печень, сердце и лёгкие – совсем разные вещи!
Сомнения и успехи молодой учительницы Марины Николаевны выдерживают испытания временем: разве сейчас идеи «гуманистической педагогики» менее актуальны, и разве сейчас каждый учитель не открывает для себя методом проб и ошибок, что значит «индивидуальный подход»?
Есть у этой книги ещё одна особенность: не так много произведений, созданных ещё до «Оттепели», честно и тонко показывают послевоенную школу, рассказывая о поколении детей, переживших военную травму.
Кэндзиро Хайтани «Взгляд кролика»
Японский писатель Кэндзиро Хайтани сам получил хорошее образование благодаря большой настойчивости: он посещал вечернюю школу в послевоенной Японии, работая сварщиком, а затем смог поступить в университет Осако Киоки, который успешно окончил в 1956 году. После выпуска Хайтани устроился учителем начальных классов в Кобэ, крупном портовом и промышленном городе. Учителем он проработал 17 лет.
Хайтани написал несколько книг для детей, среди них — «Взгляд кролика», роман, получивший признание далеко за пределами Японии. Героиня романа — молодая учительница Фуми Котани, которой предстоит найти общий язык с младшеклассниками заурядной школы промышленного района. Среди них больше всего хлопот доставляет сирота Тэцудзо — молчаливый и недружелюбный, который запросто может раздавить лягушек и не интересуется ничем, кроме мух. А название книги указывает вовсе не на наличие в ней кролика, а на старую японскую пословицу: «Не нужно быть Буддой, чтобы взглянуть в глаза кролику и увидеть мир его глазами».
«Получается, — думала про себя Котани-сэнсей, — что, как это ни странно, люди про мух толком ничего и не знают. И специалистов в этой области почти что нет…»
Сама она до этого знала про мух только то, что они питаются микробами. По крайней мере, она всегда так думала. Но выходило, что это не совсем так, и даже совсем не так. Как правило, в школе детям объясняли, что мухи — разносчики заразы, потому что они едят микробов.
Но теперь Котани-сэнсей поняла, что это было неверное объяснение. В справочнике было написано, что мухи предпочитают подгнившую еду, в которой содержится много микробов и бактерий. Следовательно, детей надо учить тому, чтобы они не разводили грязь и как можно скорее выкидывали испорченные продукты, пока мухи не успели до них добраться.
«Если вдуматься, то бедные мухи — жертвы ложных обвинений», — подумала учительница. Котани-сэнсей заинтересовалась мухами после недавней семейной ссоры. В тот день, потрясённая жестокостью Тэцудзо и непониманием мужа, она чувствовала себя ужасно одинокой. Подавленная и отчаявшаяся, она коротала вечер с бутылкой виски. И когда на бутылку села муха, Котани-сэнсей вдруг почувствовала в ней родственную душу. Может, это было связано с количеством выпитого, а может, с тем, что Котани-сэнсей до слёз хотелось, чтобы кто-нибудь, всё равно кто, пожалел бы её, разделил её одиночество. Как бы то ни было, но муха показалась ей родной и близкой.
Иллюстрация к книге «Взгляд кролика», художник Томоко Хасегава
Источник: e-reading.club
Чтобы «заглянуть в глаза» Тэцудзо, молодой учительнице придётся многое преодолеть, и брезгливость к мухам — не самое сложное.
В книге есть и проблемы детской жестокости, и взрослой чёрствости, и вопросы солидарности в обществе, и претензии к системе образования, которая с трудом принимает не таких, как все. «Взгляд кролика» написан языком детской книги — для взрослых.
Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз»
Роман писательницы Бел Кауфман, известный многим по одноимённой экранизации, стал культовым для американских учителей 1960-х. Ей тоже приходили письма благодарных читателей, в которых было восхищение и удивление тем, как точно в романе подмечены особенности учительской работы, словно действие списывалось с каждой американской школы.
Бел Кауфман, внучка знаменитого писателя на идише Шолом-Алейхема, знала о буднях педагога по своему опыту: она не одно десятилетие проработала учителем литературы в нью-йоркских школах. Роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» был издан ею в 1965 году, в возрасте 54 лет. Но описывается в нём история совсем молодой учительницы, отчасти автобиографичная, которая приходит преподавать в непривилегированную школу к самым обычным подросткам.
«Отношения учителя с учеником — это что-то вроде хождения по канату. Знаю, как осторожно должна выбирать слова и жесты. Понимаю, как трудно балансировать между дружелюбием и фамильярностью, достоинством и отчуждённостью», — говорится в книге. Вот главная героиня, Сильвия Баррет, и балансирует на этом канате всю книгу. И не только между дружелюбием и фамильярностью. Оказывается, что работа в школе в принципе — это сплошное хождение по канату, балансирование между личным участием в своих учениках и требованиями системы массового образования.
Роман Бел Кауфман любят ставить студенческие и школьные театры. Всё-таки учителя и ученики — «пассажиры одной лодки», и им жизненно необходимо понять друг друга.
Имитируя нечто среднее между дневниковыми записями и корзиной черновиков, текст Кауфман создаёт объёмную картину того, что происходит в школе и за её пределами.
ОТ: Б. Шехтер.
КОМУ. С. Баррет.
Дорогая Сил! Давайте кутнём — пообедаем в ресторане. Забудьте на полчаса своих «особо отстающих» и стряхните с себя меловую пыль. Мне надоел кофе, пахнущий бумажным стаканчиком. Я тут дежурю, как Цербер у врат Ада. Охраняя кого? И от кого? Я бы с удовольствием сменяла дежурство по вестибюлю на Ваше коридорное патрулирование. Скажите «ДА» херувиму, который принесет Вам эту записку, и поедим сегодня как дамы.
Даниэль Пеннак «Школьные страдания»
Судя по многочисленным отзывам в Сети, книга французского писателя Даниэля Пеннака стала «бальзамом на душу» всем родителям школьников, с трудом вписывающихся в школьную систему и хватающих постоянные «двойки».
Сам Пеннак был в школе двоечником, а потом стал известным писателем. И учителем. Об этом своём опыте он и рассказывает в «Школьных страданиях».
В отличие от многих других учителей, Пеннак прекрасно помнит, что такое — вечно отставать в учёбе, слушать от взрослых упрёки, видеть их сомнения в твоей полноценности. Поэтому в своей работе с «трудными детьми» он оказывается очень продвинутым учителем, потому что точно знает, что безнадёжных двоечников в природе нет.
В начале книги Пеннак задаётся вопросом: почему он, ребёнок из благополучной семьи, был абсолютно бессилен в учёбе? Почему маленькие дети, которые ещё ничему плохому не научились, становятся изгоями сначала в школе, а потом и в обществе в целом?
Тем, кто связывает появление банд единственно с проблемой окраин, я говорю: вы правы, да, безработица, да, скопление асоциальных элементов, да, этнические группировки, да, территориальная зависимость, да, неблагополучные семьи, да, теневая экономика и незаконный бизнес, да, да, да… Но не будем недооценивать единственного фактора, на который мы можем повлиять лично и который уходит корнями во тьму педагогических веков: стыд ученика, который не понимает того, что все вокруг понимают, и его одиночество в этом мире понимающих.
Странно, что мы ожидаем, что всем людям может подходить такая система.
Источник: shawinspires
Трепетные истории под обложкой «Школьных страданий» рассказывают не только о детях. Взрослые — тоже в какой-то степени жертвы обстоятельств, не понимающие собственных детей, и им тоже способен помочь учитель.
Итак, мать. Сидит одна, поужинав наспех, не вымыв посуду, положив перед собой табель с отметками своего сыночка, который заперся на два оборота у себя в комнате с видеоигрой или уже умотал на улицу шляться с приятелями, невзирая на робкий мамин запрет… Она одна, сидит, взявшись за телефонную трубку, не решаясь позвонить…
В энный раз рассказывать о том, что происходит с сыном, излагать всю историю его провалов, боже, как она устала… А дальше будет еще хуже: снова искать школу, которая его примет… брать отгул в конторе, в магазине… ходить по начальству… прорываться сквозь заслон секретарш… заполнять бумаги… ждать ответа… собеседования… с сыном, без сына… тесты… ожидание результатов… документы… сомнения… какая школа лучше — эта или та? (Потому что вопрос преимущества той или иной школы — это первый и последний вопрос: лучшая школа для лучших учеников и лучшая для потерпевших крушение, в этом всё…)
Наконец она звонит. Она извиняется за беспокойство, она знает, что к вам все обращаются с просьбами, но она действительно просто не знает, что делать с сыном…
Книга Даниэля Пеннака граничит между художественной литературой и проповедью, в которой удивительным образом находится место здоровому житейскому юмору. А так как Пеннак был учителем литературы и разработал свою систему повышения грамотности, вы можете почерпнуть из книги пару очень практичных методических советов.
Алексей Иванов «Географ глобус пропил»
Писатель Алексей Иванов был учителем недолго и почти случайно, в 1990-е годы сменив целую череду рабочих мест в городе Пермь. Всё-таки своим призванием он чувствовал писательство, а не педагогику. Но этот мимолётный учительский опыт стал импульсом для появления романа «Географ глобус пропил». Благодаря экранизации, роман стал широко известен пару лет назад, хотя написан был ещё в 1995 году. Поэтому в нём — реальности школы «переходного периода», и главный герой Виктор Служкин становится учителем географии тоже случайно, как будто всё равно, куда идти: в школу ли, на завод или в литературу.
Обложка авторской редакции романа Алексея Иванова «Географ глобус пропил» (2005). Художник Антон Ломаев
Источник: wikimedia.org
Случай для книги об учителе удивительный: обычно герои не сомневаются в своём учительском призвании и искренне пытаются решить педагогические проблемы. Виктор Служкин не такой: он точно знает, что не на своём месте, ученики одерживают над ним моральные победы одна за одной, а он даже не уверен, что какие-либо проблемы нужно решать. Формальные отношения стираются, и в школе, оказывается, сталкиваются и вынуждены как-то взаимодействовать не «учителя» и «ученики», а личности с разным жизненным опытом, пониманием правды и силой духа. Поэтому кто кому преподаёт урок в школьном походе по уральским лесам и рекам — «отцы» (как называет своих подопечных Служкин) географу или наоборот — большой вопрос.
Я вижу, как мокрый, блестящий катамаранчик боком плывёт по ещё пенному, но уже усмирившемуся быстротоку. Вёсла больше не летают молниями, а тихо топорщатся над водой. Семь человечков в красных спасжилетах смотрят назад, на грозные ступени Долгана, через которые они только что кубарем перекатились.
Отцы всё сделали не так, как я учил. Все сделали неправильно. Но главное —они прошли.
И лёд в моей душе тает. И мне становится больно от того, что там, в Долгане, меня вместе с отцами не было. Так болят руки, которые ты на стуже отморозил, а потом отогрел, оживил в тепле. Мне больно. Но я обреченно рад этой боли. Это — боль жизни.
С какой стати мы, взрослые, сами неприкаянные и неуверенные в собственных словах, выстраиваем детям правила поведения? Может, они способны справиться с горной рекой и без нас?
