Грусть — отрицательно окрашенная эмоция. Многие ли из нас добровольно предпочтут её безмятежному счастью? Напротив, в повседневной жизни мы стремимся избегать тоски и уныния. Однако, когда дело доходит до искусства, мы не прочь погрустить: печальные фильмы, душераздирающие рассказы и выбивающие слезу песни нравятся нам куда больше оптимистичных произведений.

Философия объясняет тягу к печальному желанием «очиститься через сострадание» — посредством катарсиса. Пифагор приписывал такое действие музыке, Аристотель — трагедии, жанру, в котором главного героя неминуемо ждёт смерть — единственное доступное освобождение в мире, в котором он не может существовать.

Читайте также:

Драматургия, которая вам пригодится

Катарсис, имеющий несметное количество трактовок, прошёл долгий путь от бытования в античной философии до активного применения в психоанализе. Свой взгляд на эту проблему имеют и представители нейронаук.

Жизнерадостный минор

Японская исследовательница А. Каваками изучает влияние музыки на человека. По её мнению, «музыкальные эмоции» включают в себя две категории: предполагаемые эмоции, которые должна вызвать та или иная композиция, и эмоции, которые каждая композиция действительно вызывает у слушателя. Каваками провела эксперимент, задачей которого стало изолирование этих двух категорий друг от друга, а целью — разгадка секрета привлекательности грустной музыки.

В эксперименте принимали участие 44 человека. Их попросили прослушать три музыкальных произведения длительностью около полминуты. Выбирая отрывки, исследовательница намеренно избегала известных композиций, которые могли бы спровоцировать какие-либо ассоциации с фигурой автора или личными воспоминаниями. Первым был фрагмент из «Разлуки» М. Глинки (в тональности фа минор), вторым — из «На море» Ф. Блуменфельда (соль минор), а третьим — из «Концертного аллегро» Э. Гранадоса (отрывок был переписан в соль минор). Затем испытуемые прослушивали эти же отрывки, записанные в мажоре.

После прослушивания каждого фрагмента в мажоре и миноре участник эксперимента отвечал на вопрос: «Как бы вы описали эту мелодию?». Затем он снова слушал каждый отрывок и в минорной, и в мажорной версии, и отвечал уже на иной вопрос: «Как бы описал эту мелодию среднестатистический человек?». Ответом на вопрос служил «рейтинг», который присваивали испытуемые отрывку: они оценивали каждое из 62 определений (грустный, торжественный, героический и т. д.) по шкале от 0 («вовсе нет») до 4 («очень»).

Читайте также:

Эстетическое воспитание в любом возрасте

То же произошло и с мажорными фрагментами: «предполагаемые» положительные эмоции оценивались выше, чем реально ощущаемые положительные эмоции после прослушивания.

Подтверждая диссонанс между «предполагаемыми» и «реальными» впечатлениями от прослушивания музыки, Каваками также делает вывод о том, что минорная музыка, обычно ассоциирующаяся с грустью, на практике не только не заставляла грустить, но и вызывала, помимо эстетического наслаждения, положительные эмоции.

Безопасное пространство искусства

С чем это может быть связано? Комментарием к эксперименту Каваками способно служить недавнее открытие Института эмпирической эстетики имени Макса Планка, объясняющее феномен симпатии к печальным произведениям.

Последние исследования в рамках психологии эмоций показали, что негативные чувства могут дольше удерживать наше внимание, переживаются особенно интенсивно и надолго сохраняются в памяти. Эти результаты заинтриговали учёных Института: ведь истинное произведение искусства, по сути, обладает теми же свойствами — захватывает внимание, вызывает отклик и запоминается. Так может, негативные эмоции действительно являются источником энергии для художественных произведений?

Отвечая на этот вопрос, учёные представили новую психологическую модель, описывающую воздействие художественных произведений. С одной стороны, модель повторяет тезис, который уже известен науке: мы осознаём, что наше восприятие искусства проистекает в иной области, нежели вызовы повседневной жизни. 

Когнитивная дистанция, которая возникает во время взаимодействия с произведением, позволяет ощущать эмоции не по-настоящему, а осознавая расстояние между собой и той эмоцией, которую мы испытываем, понимая, что она вызвана «искусственно». 

Вторую часть психологической модели можно назвать отличным советом о том, как создавать интересные произведения (впрочем, многие и так с ним знакомы, но теперь у него появилось научное обоснование). Итак, нам необходимо, чтобы эстетическое переживание было динамичным и разнообразным. Произведения, в которых положительное и отрицательное сплетаются воедино, воспринимаются нами как интригующие, а потому более привлекательные.

Читайте также:

Почему все сюжеты похожи друг на друга

Мы более увлечены книгой, если, наблюдая за героем, ощущаем неопределённость: для того, чтобы история действительно захватила наше внимание, нужно, чтобы мы, следуя за повествованием, от страха переходили к радости, а от радости — снова к тревоге. Такие «качели», созданные контрастом между условными плюсом и минусом эмоций, и обеспечивают частичное совпадение горизонтов ожидания автора и читателя, а значит, делают произведение интересным.

Несмотря на то, что мы разводим искусство и повседневную жизнь, отделяя эстетическое переживание от реального, эксперимент о повседневных эмоциях вносит новые детали в восприятие художественных произведений.

Исследователи Американской психологической ассоциации установили, что счастье людей зависит не от соотношения положительных и отрицательных эмоций (ожидается, что положительных должно быть больше, чем отрицательных), а от свободы испытывать те эмоции, в которых нуждается человек в той или иной ситуации.

Кросс-культурное исследование ассоциации подтвердило, что большая часть испытуемых хотела бы чувствовать меньше отрицательных эмоций. Но в то же время 11 % участвующих хотело бы испытывать реже такие чувства, как любовь и сочувствие, а 10 % хотело бы чаще ощущать гнев и ненависть. Иллюстрацией к первому результату может служить пример одной из участниц, которая объяснила желание «меньше любить» стремлением разорвать отношения с обижающим её партнёром, иллюстрацией ко второму — желание испытуемого ощущать более сильный гнев при чтении статьи о жестоком обращении с детьми.

Читайте также:

10 карточек про счастье

Можно, конечно, сказать, что идея контроля над своими эмоциями восходит к стремлению демонстрировать «нормальную» реакцию, одобряемую обществом. Человек, который видит страдания беззащитных и не испытывает при этом гнев, может ощущать дискомфорт из-за того, что его ощущения не соответствуют общепринятым. 

Но, с другой стороны, разве мы не хотим контролировать то, что испытываем, скрывая слёзы на весёлой вечеринке и сдерживая смех на важном совещании? Эмоции, область иррационального, разрывают автоматизм повседневного, или, если использовать модный нынче термин, вытаскивают из зоны комфорта, а это болезненно. Возможно, именно искусство дарит нам иллюзию желаемого контроля: начиная читать «Гамлета», мы готовы к тому, что будем сопереживать главному герою, бонусом получая запланированный катарсис.