Читайте также:

Огромный подводный камень на пути юного Сократа — это предрассудки. «Идолы площади»: убеждение окружающих, что философия (или другое гуманитарное знание) — тёмное, непонятное дело, переливание из порожнего в пустое без цели и результата. Овладение «реальной» профессией кажется чем-то более важным: в лучшем случае размышления о бытии могут быть оставлены как любопытное хобби, в худшем — исключены из жизни вообще.
Но философия не терпит перемещения на второй план: это не возможность приятно провести время, а «сознание вслух» или «машина переживания», как говорил Мераб Мамардашвили. Это способ создания человека, всепоглощающее учение о тайне бытия. И в то же время философия не помещает ищущего под стеклянный купол систем: философ живёт в мире вместе со всеми, вот и сам Мераб Константинович признавался, что в свободное от работы время обожает читать китчевые детективы.
Образ философа как облаченного в тогу старца или строгого учёного мужа в буклях слишком ярок. Несмотря на то, что Мишель Фуко, например, скромно носил любимую водолазку. Философам чаще всего некогда эпатировать публику — у них слишком много проектов, студентов и конференций. Мы будем рассматривать академическую философию: столь критикуемая вольными мыслителями, она всё равно не должна быть окончательно погребена под чёрно-белыми бумажками отчётностей.

В России с философией всегда было нелегко. Здесь уже не рассерженная гран-маман — сами власти видели в ней нечто опасное. Дело книжников, развращение молодежи — ведь нахватавшиеся заграничных знаний юнцы начинают задавать неудобные вопросы и ставить под сомнение авторитеты начальства. Последние годы царствования Александра I были особенно тяжкими: считая, что все неприятности в государстве возникают от зарождающегося в студенчестве вольнодумства, он стал видеть в просвещении угрозу. Начались массовые увольнения преподавателей и гонения студентов.
Печально известно «Дело профессоров» 1821-го года. А. И. Галич, К. Ф. Герман, Э. Б. С. Раупах и адъюнкт А. И. Арсеньев предстали перед судом за нежелание признать философию служанкой богословия. А ещё, что особенно важно, происхождение верховной власти они вели от людей, а не от Бога. Попечитель Харьковского учебного округа Карнеев в 1826 году сразил философию блестящим аргументом: поскольку философия не интересуется чертями и волшебниками, она вредна, так как все знают, что черти и колдуны производят много бед.
Спустя четверть века факультеты философии перестанут существовать вовсе: преподаваться будет только логика и психология. Из крайности в крайность — и потому основной полет мысли приходился не на университеты, а на различные кружки вольнодумцев, редакторов журналов. Первый подобный кружок возник в 1823 году и назывался «Общество любомудрия». Председателем его был писатель Владимир Федорович Одоевский. На заседаниях обсуждались работы немецких идеалистов — Шеллинга, Канта, Фихте. И никакого протопопа Аввакума с его учением о том, что философ и ритор не могут считаться христианами.
Читайте также:

Сама фраза принадлежит Сергею Минину: он был убежден, что у пролетариата должна остаться наука, но не должно быть никакой философии, особенно идеалистической. Впрочем, в университетах появился ряд обязательных дисциплин: исторический материализм, история пролетарской революции, история Советского государства и права, экономическая политика диктатуры пролетариата… Богословие сменилось диаматом. Были отменены древние языки. «Философский пароход» 1922 года — 195 человек в списках на выдворение из СССР. Отъезжающим было разрешено взять по одному костюму и одной шляпе. Сталинские репрессии коснулись, разумеется, и философов: каноном любви к мудрости стала считаться статья Иосифа Виссарионовича под названием «О диалектическом и историческом материализме».
Оттепель, принесшая глоток свежего воздуха, бардовскую песню и совсем новое кино Хуциева и Калика, не изменила положения академических дел.
Вот как вспоминал то время Юрий Мамлеев: «Я получил лесотехническое образование, потому что это было просто. В школе я проявлял себя в гуманитарных предметах, но учитель по физике сказал: не стоит поступать в гуманитарный, это опасно, лучше получить любой диплом инженера, и можно работать в любой сфере. В сталинское время было легко попасть в тюрьму за гуманитарное. Литература вообще была главным оружием, потому что влияет на русских людей всегда. Недаром иностранцы говорили, что русский человек создан Достоевским».
Постперестроечный период, разумеется, тоже не был особо благоприятным. Однако появилась свобода: когда миру и власть имущим все равно, не умерли ли вы с голоду, вы можете спокойно заниматься интересующими вас темами. Социальная философия, Соловьевские чтения о богочеловечестве — берите то, что больше нравится. Философ и переводчик Владимир Бибихин писал Ольге Седаковой в 1992 году: «Видел в книжном магазине свой перевод Петрарки ценой аж в 125 рублей, а самому сократили зарплату. Куда такое годится?..».
И всё-таки всегда находятся блестящие преподаватели и внимательные студенты, а лекционные залы наполняются слушателями. Будь то XIX, XX или даже XXI век —пишутся тексты и по много раз перечитываются бумажные книги. Значит, жив ещё университет, и не совсем погибло философское образование. Важно сделать его стоящим: не набором курсовых, сданных за четыре года бакалавриата, а погружением в мысль, в то неуловимое настоящее, встреча с которым всегда неожиданна и немного пугающа.
«Философия не даёт никаких знаний, она ничего не сообщает, поэтому и запомнить ничего нельзя, хотя есть толстые книги. Философия может лишь сообщить определённый способ мысли, который должен постоянно воссоздаваться каждым человеком каждый раз на собственный страх и риск», — говорит Мамардашвили, и я соглашаюсь с ним.
Так пусть университет поможет в сообщении этого способа мысли: и абитуриент поступит на первый курс, зная, что при должном усердии (не путать с зубрежкой), ему станет доступно нечто новое о мире и себе — и, несмотря на все ужасы мира, открытие будет прекрасным.