Читайте также:
Почему мы несчастливы в мире изобилия?А вы можете быть уверены в том, что завтра не произойдёт обвал финансового рынка, что ваше жилище благодаря новому закону не превратится из частной собственности в общественную, что, в конце концов, над нами не нависнет ядерный гриб, провозглашая конец света? Говоря штампом, уверены ли вы в завтрашнем дне? Ответ большинства будет отрицательным, и неслучайно сегодня всё чаще социологи говорят о процессе прекаризации — термине, который впервые использовал немецкий социолог Ульрих Бек.
От латинского precarius — «предоставленный на время, непостоянный, ненадёжный». Соответственно, прекариат — класс работников с временной занятостью, которые не могут рассчитывать на социальные гарантии и стабильный доход.
Для социолога Робера Кастеля прекаризация стала маркером перехода к постиндустриальному обществу. С одной стороны, мы покинули производство и ушли от строгого восьмичасового дня. С другой — лишились защищённости и фиксированной оплаты. Удалённая работа, свободный график и фриланс подарили возможность распоряжаться своим временем и не быть привязанным к месту.
Мы выбрали креативность вместо механистической рутины, но следом получили возмущённые вопросы: «За твоё творчество ещё и платить надо?! Тебе ведь нравится этим заниматься!». Патриархальная модель государства, оберегающая граждан, отживает своё и пускает своих «детей» в свободное плавание.
Несмотря на то, что понятие прекариата связано прежде всего с трудовыми отношениями, в нашу «экономическую» эпоху прекарность как свойство пронизывает все сферы жизни, делая её неустойчивой и нестабильной. О таком вневременном характере прекарности, о хрупкости и уязвимости нашего существования независимо от исторических эпох говорит и американский философ Джудит Батлер. В начале этого года в издательстве Ad Marginem Press вышла её книга «Заметки к перформативной теории собрания» (перевод Дмитрия Кралечкина) в серии «Совместная издательская программа с МСИ "Гараж"».
Читайте также:
Толерантность: диктат или осознанный выбор?Государство, признающее жизнь в качестве естественного и потому незыблемого права, призвано защищать граждан, а особую защиту предоставлять тем, кто не способен обеспечить себе достойное существование. Особенно уязвимыми в этом плане являются люди с ограниченными возможностями, дети, старики.
Но могут ли на эту помощь рассчитывать люди, не одобряемые обществом или находящиеся на периферии социальной жизни? Будем ли мы так же, как о собственных детях, заботиться о благополучии мигрантов, бездомных, представителях ЛГБТ-сообщества? Те, кто намеренно игнорируются в публичном пространстве или получают незримое клеймо «неблагонадёжных», лишаются поддержки социума и тем самым негласно лишаются права на достойную жизнь.
Батлер пишет об этом:
«Само будущее моей жизни зависит от условий поддержки, поэтому если меня не поддерживают, моя жизнь определяется как недолговечная, хрупкая и в этом смысле не стоящая защиты от ущерба или потерь, то есть неоплакиваемая. Если ценится лишь оплакиваемая жизнь, причем ценится на протяжении времени, тогда только такая жизнь удостоится социально-экономической поддержки, жилья, медицинского обслуживания, работы, права на политическое самовыражение, определённых форм социального признания и условий политического действия.
...Как мне стремиться к хорошей жизни, если о моей жизни нельзя ничего сказать или если жизнь, которую я стараюсь вести, считается расходной либо уже на деле опустошена?»
Люди, которым отказано в благополучии, которые вынуждены довольствоваться лишь физическим существованием, по сути находятся в состоянии социальной смерти, теряя возможность коммуникации, социального самоопределения и полноценного участия в общественной жизни.
Рассуждая о «нежизнеспособности», Батлер замечает:
Читайте также:
Демократия 2.0: как убрать баги привычной демократии?«Наверное, мы не можем использовать одно слово для описания разных условий, при которых жизни становятся нежизнеспособными, однако термин «прекариат» всё же позволяет различать разные виды «нежизнеспособности», характерные для тех, к примеру, кто находится в тюрьме и не имеет возможности получить надлежащую юридическую помощь;
для тех, чья жизнь складывается в военных или оккупированных зонах;
где легко стать жертвой насилия и угнетения;
где нельзя получить защиту и откуда не спастись бегством;
для тех, кто вынужденно мигрирует и живёт в приграничных зонах, ожидая разрешения, еды, документов;
для тех, кто выступает в качестве части расходной или заменимой рабочей силы;
тех, для кого перспективы стабильного достатка становятся всё более далёкими;
для тех, кто каждый день проживает в сокращающемся временном горизонте, страдая от ожидания ощущаемого всем нутром ущербного будущего и всё же пытаясь чувствовать, опасаясь своих собственных чувств.
В современных условиях вынужденной миграции и неолиберализма, значительные группы населения живут без ощущения гарантий будущего и устойчивой политической общности, но с чувством ущербной жизни из-за повседневного опыта неолиберализма.»
Батлер подчёркивает: «значительные группы населения». Мы ведём речь о тех, кто обречён на социальную смерть, однако стоит признать, что в современном мире у каждого есть шанс «социально умереть», лишившись работы или возможности работать в принципе, потеряв деньги и не найдя защиты у государства.
Конечно, и сегодня «попросту умирают» те, у кого нет денег на дорогостоящее лечение. Но слова, прозвучавшие императивом с политической трибуны, вселяют беспокойство, поскольку ставят под вопрос неотъемлемость права, которое считается естественным, — права на жизнь.
Согласно идее Батлер, перформативность — это конструирование идентичности через выражение действия. В «Заметках...» перформативность рассматривается в контексте телесности и публичности. Нахождение тела в поле общественности само по себе является перформативным актом, эквивалентом действия. Потому многие из тех, кто выталкивается за пределы социальной жизни, вынуждены выходить на улицу: даже не для того, чтобы требовать, а лишь для того, чтобы заявить о себе, о своём существовании.
Читайте также:
Будущее — какое оно?Стихийные уличные собрания — так называет философ акции протеста, общими чертами которых являются молчаливость, внезапность и пребывание в публичном пространстве. Перформативность слова («я требую») заменяется на безмолвность действия: само собрание людей уже означает бессловесное требование обратить на них внимание и признать их существование.
Если можно отгородиться от «теоретического» страдания угнетённых, выключив телевизор или пропустив пост в фейсбуке, то улица не даст промолчать, так как тело осязаемо, его невозможно не увидеть. И ведь речь не идёт о лозунгах, флагах, в конце концов, словах: молчание красноречивее слов, когда просто необходимо, чтобы тебя заметили, увидели, что ты есть. Помогут ли такие стихийные собрания, на которых присутствуют люди разных социальных слоёв, возрастов, национальностей, в борьбе с прекарностью или же нестабильность стала синонимом современности? Пожалуй, ответить на этот вопрос сможет только время, хотя сама Батлер уверена, что публичные собрания способны конструировать новые политические ситуации и оказывать неоспоримое влияние на демократические процессы.
