Читайте также:
Плагиат и литература: как воруют писателиВремя постмодернизма, на мой взгляд, завершилось: есть наследники этого направления, но очевидно, что оно уже изживает себя. А время постмодерна, наверное, нет: оно исходит из постоянного ощущения конца эпохи, конца стиля, смерти — автора, героя, читателя. Мы пока в поиске новых координат литературного и культурного поля.
Есть, конечно, ещё такое противоречивое явление, как метамодерн, но ведь и оно исходит из постоянного хождения по кругу, повторов и самоповторов, предельности новых идей, что приводит к бесконечному цитированию и тому, что писатель — а иногда и литературный текст — сам становится героем произведения. Этого сейчас очень много и в литературе, и в кинематографе. Однако, в любом случае, это лишь одно из направлений, и оно не исчерпывает весь современный литературный процесс.
Вся прелесть и в то же время риски в изучении современной литературы заключаются в том, что ей пока сложно поставить точечные оценки и диагнозы — можно говорить лишь о тенденциях. Уже сейчас мы можем отметить несколько важных признаков:
Видимо, из-за усталости от постмодернизма, конструкций в литературе, так называемого метамодерна, многие писатели осознанно приходят к реализму. Кто-то называет его «новым реализмом», как, например, Захар Прилепин, Роман Сенчин, Ирина Богатырёва и другие. Почему это направление снова актуально? Дело в том, что для многих авторов сегодня важен анализ истории и судьбы человека в ней, но как ни странно, этот анализ нередко происходит с помощью различных фантасмагорических приёмов.
С другой стороны, сегодня отмечается явный интерес к нон-фикшн, когда писатели основывают свои художественные миры на документальной истории. Эту тенденцию, например, отражает огромный, неподъёмный роман «Памяти памяти» Марии Степановой.
Ещё одна из тенденций, о которой сегодня много пишут — это сращение романа и сериала. Неслучайно в наши дни на книжных полках появилось большое количество многостраничных произведений — по 700-800 страниц каждое.
Кроме того, отмечается явная поляризация: есть интеллектуальные, так называемые элитарные романы для очень узкого круга читателей, и в то же время — стремление к беллетризации, в какой-то степени упрощение кода письма.
Читайте также:
Пора читать! Историк литературы советует книгиКогда я смотрю учебники, я часто вижу, что в разделе занятий по современной литературе находятся произведения Шукшина или, скажем, Солженицына. Но какая же это современная литература? Да, Солженицын — наш современник, но ведь в школе предлагаются к прочтению его произведения 60-х годов.
Некоторые исследователи считают, что современная литература родилась в 1991 году. Вообще событием, которое обозначило разрыв с прошлой культурой, конечно же, стала перестройка, когда в толстые журналы хлынули произведения андеграунда и «возвращённой» литературы (Бунин, Булгаков, Платонов и т. д.).
Рубежность — основной признак этой литературы: это переход и от века к веку, и от тысячелетия к тысячелетию, и от моноцентрической советской литературы к литературе многоголосной. Но сегодня мы живём во втором десятилетии XXI века. Рубежность уже должна быть исчерпана!
Я думаю, что сейчас мы вступаем в новую литературную эпоху, но когда точно начался этот период, пока сказать сложно — равно как и то, как его назвать. Писатели, филологи, литературные критики пока не могут сойтись на одном имени и предлагают различные эпитеты: литература бронзовая, цифровая, клюквенная — отсылка к замене крови клюквенным соком. Как сказал Павел Крусанов, видимо, находясь в центре клумбы, посмотреть на эту клумбу с высоты мы не можем — это может только Садовник, имея в виду, что имя обязательно будет найдено, но позже, спустя время, и вряд ли нами, современниками.
На этот вопрос можно отвечать по-разному. С одной стороны, читательский опыт, копилка прецедентных текстов, читательский код, которым раньше так гордились, сейчас не то что бы исчерпаны, но явно истончены. С другой стороны, изменились лишь стратегии чтения, а читать мы, напротив, стали больше: реклама, соцсети, новости — сегодня мы постоянно взаимодействуем с текстом. А пишем даже больше, чем читаем, пусть и не всегда грамотно, но это иной вопрос.
Говорят, мы находимся внутри революции чтения, поэтому нам пока трудно оценить этот процесс. Когда мы перешли от свитков к кодексам, у нас освободилась рука, и мы получили возможность делать закладки и пометки на полях текстов. Казалось бы, какая ерунда — уделять внимание таким мелочам, а ведь оказалось, что тогда мы вошли в иную читательскую эпоху. Так и сейчас, переходя на «цифру», мы начинаем читать по-другому.
Я с болью отношусь к возрастным маркировкам: думаю, библиотекари и продавцы страдают от этого больше всего. Равно как и школьные учителя, потому что сегодня они боятся предлагать некоторые произведения своим ученикам — вдруг это окажется вне закона?
Но тогда возникает вопрос: почему не маркировано «Преступление и наказание» Достоевского? По всем параметрам оно должно иметь категорию «18+», при этом сегодня оно входит в обязательную программу для десятиклассников. На мой взгляд, пока этот закон абсурден.
В прошлом или позапрошлом году проводили опрос среди школьников, сдавших ЕГЭ. Их спрашивали: что вы теперь будете читать, когда над вами наконец не довлеет школьная программа? В основном, отвечали: «Никогда и ничего!». Ясно, что это была психологическая реакция на усталость и стресс, но ведь многие, действительно, забудут о книгах на долгие годы.
Я уверена, что, несмотря на отсутствие времени на должное изучение того же XX века литературы, современные произведения в школе всё же должны присутствовать. Мы всё время говорим, что язык развивается, меняется, живёт — почему же мы показываем эту жизнь только на примере классиков прошлых столетий?
Место для современных авторов всегда можно найти. Например, можно проводить итоговые уроки по любому произведению школьной программы, будь то Гоголь или Чехов, если подобрать для них ремейк, сиквел, роман, вступающий в диалог с классикой. Или же современная литература может прийти в учебники русского языка — хотя бы на уровне примеров к правилам или текстов для упражнений.
Читайте также:
Разбудите ради своих котиков БродскогоШкольная программа по литературе весьма консервативна, она не менялась в течение десятилетий: по ней училась я, учились вы, учились наши родители. Но сегодня другие дети: они гаджетами владеют буквально с рождения. И при этом они часто не воспринимают ту самую классику, потому что эти тексты кажутся им слишком чужими, они не про них и не их языком написаны.
Существует точка зрения, что в нынешней ситуации, при невероятном темпе, в котором мы вынуждены жить, стоит переходить на новеллистику. Почему убраны из программы компактные «Шинель» или «Нос» Гоголя, которые на самом деле хорошо читаются — и при этом есть «Мёртвые души», которые, как правило, не прочитываются?
Говоря о школе, мы должны учитывать высокую степень инфантильности современного общества, о чём писал ещё Умберто Эко в известной статье «Говорите мне "ты", мне всего пятьдесят!». Нынешние старшеклассники с удовольствием читают антиутопии и Гарри Поттера, в диком количестве пишут фанфики, а «Война и мир», будем откровенны, произведение «на вырост» для них.
