Многие знаменитые писатели увлечённо занимались наукой. Для некоторых, как джентльменов викторианской эпохи, своя коллекция окаменелостей была просто одним из элементов светского шика. Для других, как для Хемингуэя, наблюдения за обитателями моря были сильным увлечением, частью жизненного проекта. Некоторые же занимались наукой вполне серьёзно, но не хотели ограничиваться исключительно ей одной. 

Для Эмили Дикинсон и Новалиса ботаника и минералогия были способом соединиться с природой. Бабочки проникли во многие произведения Набокова. Гёте ценил свои естественнонаучные работы даже больше собственной поэзии. Каким же образом такие разные занятия сочетались в их жизни и творчестве?

Эмили Дикинсон и ботаника

Для англоязычного мира Эмили Дикинсон стала одним из самых прославленных поэтов — несмотря на то, что при жизни опубликовала не более десяти стихотворений из написанных тысячи восьмисот. Почти все 55 лет своей жизни она прожила в небольшом американском городке Амхерст. В юности она училась в местной Академии, где изучала английский, латынь, литературу, историю, ботанику, геологию, психологию и арифметику. 

Цветами она начала интересоваться ещё в девятилетнем возрасте, а со временем стала искусным садоводом. У своего дома она держала фруктовый сад и теплицу, в которой выращивала папоротники, гардении, жасмин и фуксии. Она даже самостоятельно вывела новый сорт белой лилии. В 2016 году сотрудники музея Эмили Дикинсон планировали восстановить её любимый сад в том облике, который видела сама поэтесса. 

Интерес к ботанике поэтесса сохраняла до конца жизни. Несколько лет она собирала гербарий, который сохранился до наших дней. На 64 объёмных страницах она поместила 424 цветка с земель Амхерста, сопроводив их изящными надписями (иногда с разговорными, иногда — с линнеевскими наименованиями). Теперь этот гербарий отсканирован — его можно увидеть на сайте Гарвардской библиотеки. В работе «Сады Эмили Дикинсон» исследовательница Джудит Фарр пишет о нём так:

«Фотокопии гербария, сейчас доступные читателям в Библиотеке Хьютон, до сих пор преподносят девочку Эмили трогательно и непосредственно: ту, которая писала с орфографическими ошибками, распределяла засушенные цветы, следуя эстетическим предпочтениям, и которая с вордсвортской нежностью считала природу своим другом».

Набоков и энтомология

Бабочки стали настоящим символом Набокова: по подсчётам исследователей, они появляются в его произведениях около 570 раз. Набоков занимался энтомологией (точнее, лепидоптерологией) вполне профессионально — печатался в научных журналах и даже описал несколько неизвестных науке видов чешуекрылых. После переезда в Америку он был куратором коллекции бабочек в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета. 

Набоков поймал свою первую бабочку в шестилетнем возрасте и хорошо запомнил это событие. Позднее он преследовал бабочек везде, где бывал — или же бабочки преследовали его: в Петербурге, в Крыму, во Франции и в Америке. Значительная часть его коллекции была собрана во время путешествия по западным штатам США. По этому же маршруту позднее поедут придуманные им Гумберт Гумберт и юная Лолита. 

Как признавался сам Набоков, в эмиграции бабочки не раз его спасали: от тоски по родине, от праздности, даже от безденежья: после переезда в США его первой профессией стала именно профессия энтомолога. Поймав оранжевую бабочку на склонах Этны, 71-летний писатель сказал журналисту New York Times: «Подобное чувство я обычно испытываю за письменным столом». В следующем году он написал, перефразируя Гумилёва:

«…И умру я не в летней беседке
От обжорства и от жары,
А с небесною бабочкой в сетке
На вершине дикой горы».

В год своей смерти он работал над иллюстрированной книгой научного содержания — «Бабочки в искусстве», которую не успел закончить.

Новалис и минералогия

Немецкий писатель-романтик Новалис был не только чрезвычайно тонким поэтом и мыслителем, но и специалистом по горному делу. Когда в 29-летнем возрасте он скончался от туберкулёза, его начальник, горный советник Хойн, не имевший никакого отношения к философии и искусству, воскликнул: «Вы не знаете, какую утрату мы понесли!» Возвышенный, мистический настрой, который угадывается во всём творчестве Новалиса, не мешал ему быть практически мыслящим человеком в быту.

Новалис изучал естественные науки в академии Фрейберга, где его учителем был Абрахам Готтлоб Вернер — один из основателей научной минералогии и геологии. Вернер разработал классификацию горных пород по внешним признакам — прежде всего по цвету. Написанная им «Энциклопедия горного дела» была для Новалиса одним из главных образцов научного творчества. Закончив обучение, Новалис устроился на работу в администрацию Саксонских соляных копей, где и служил до конца своей недолгой жизни.

Сам Новалис не внёс значительного вклада в естественные науки. Он стремился к более цельному знанию, которое не классифицирует, а объединяет: «Один путь, трудный и необозримо-далёкий, с бесчисленными изгибами — путь опыта; другой, совершаемый как бы одним прыжком, — путь внутреннего созерцания». Новалис выбирает второй путь, но не отказывается и от первого. Для него разделение между поэтом и учёным — всего лишь искусственное препятствие. Искусство, которое он хотел создавать, призвано было соединить науку, религию и философию.

Камни и минералы в умозрении Новалиса становятся символом концентрированного времени. В очертаниях гор и утёсов он видит следы минувших эпох и давних катастрофических событий. Пространство для него — это застывшее время. Минералогия становится наукой о древности, к которой присоединяются грёзы о грядущем преобразовании земного покрова. Наука — один из способов созерцания природы, который может и должен привести к её преображению. Поэтому в геологии, в обыденном труде рудокопа Новалис находил глубокое духовное содержание. Поэзия и горное дело для него — далеко не случайное жизненное совпадение.

Ихтиология Хемингуэя

Помните прекрасную рыбу, с которой сражается герой повести «Старик и море»? Это атлантический голубой марлин. Сам Хемингуэй не был ихтиологом, но во многом благодаря ему учёные пересмотрели классификацию этих рыб. 

Писатель долго жил на Кубе и увлечённо занимался рыбалкой. В 1934 году в качестве капитана корабля «Пилар» он выходил в море вместе с ихтиологом Генри Фаулером и Чарльзом Адуаладером, директором Института естественных наук в Филадельфии. Учёные благодарили Хемингуэя за его сведения, и даже назвали в его честь рыбу — Neomerinthe Hemingwayi. Выглядит она, правда, далеко не так возвышенно, как голубой марлин.

С людьми науки Хемингуэй общался редко и собственных научных открытий не сделал. Зато он прославился как искусный рыбак. В 1935 году он участвовал в соревновании по рыбной ловле, где обошёл всех, в том числе профессиональных и прекрасно подготовленных спортсменов. К этому времени ему уже принадлежал другой рекорд: он поймал самую большую из всех пойманных в Атлантике летучую рыбу. «Настоящий боец» — говорили о нём местные рыбаки.

Однажды американский миллионер Альфред Кнапп выразил сомнение в том, что Хемингуэй пережил морские приключения, описанные в его очерках. Сидя на причале в Бимини, он усомнился также и в том, что писатель сам выловил рыбу, доходя до прямых оскорблений. В результате он получил удар кулаком, а стычка нашла отражение в романе Хемингуэя «Острова в океане». Личное достоинство, как можно видеть из этого очерка, было для писателя дороже всего остального — в том числе научных наблюдений. 

Гёте и естественные науки

Гёте не только внёс заметный вклад в естественные науки, но и открыл некоторые из них. Его интересы охватывали ботанику, анатомию, оптику, физику, физиологию, метеорологию, геологию, химию — практически весь спектр естественнонаучного знания. Хотя его статьи публиковались в авторитетных научных журналах, многие считали его дилетантом и допускали иронические замечания на этот счёт. Сам же Гёте иногда говорил, что в науке добился большего, чем в поэзии:

«Всё, чего я достиг как поэт, я вовсе не считаю чем-то осо­бенным. Хорошие поэты жили вместе со мной, ещё лучшие жили до меня, будут жить и после. Но то, что в своем столетии я единст­венный, кто в труднейшей науке учения о цвете знает правду, — вот это я ставлю себе в заслугу, и вот почему я сознаю свое пре­восходство над многими».

Работам о цвете и свете немецкий классик посвятил почти 40 лет. Теория цвета, которую разработал Гёте, расходилась с теорией Ньютона, согласно которой простейший белый свет расщепляется на остальные цвета. Одним из первых он обратил внимание на физиологию цвета, которая кроется в органах восприятия, то есть в человеческом глазе. Его представления о природе цвета в итоге оказались ошибкой. Но это не помешало ему внести значительный вклад в теорию цветового восприятия — его открытиями продолжали пользоваться даже в XX веке. 

Но одним из самых сильных увлечений Гёте были растения. У него был свой садик в Веймаре, в котором он занимался садоводством и научными наблюдениями. В своей работе «Опыт объяснения метаморфоза растений» он объяснял происхождение основных растительных форм — листа, клубней, почек, цветов. Так он стал одним из основателей целого раздела ботаники — морфологии растений. 

В истории науки Гёте — далеко не такая значительная фигура, какой он является в истории литературы. Но он и сам, по-видимому, был вполне к этому готов. Ведь именно ему принадлежат следующие слова: «Мои произведения вскормлены тысячами различных индивидов, невеждами и мудрецами, умными и глупцами; детство, зрелый возраст, старость — все принесли мне свои мысли, свои способности, свои надежды, свою манеру жить, я часто снимал жатву, посеянную другими, мой труд — труд коллективного существа, и носит он имя Гёте».