В современном мире практически у каждого есть доступ к огромному количеству знаний. В вашем распоряжении книги, статьи в интернете и даже полноценные курсы от лучших университетов мира. Но так было далеко не всегда, и свидетельство тому — тернистое начало академического пути математика Эдуарда Френкеля.
Эдуард Френкель — известный американский математик, который занимается исследованиями в области теории представлений, алгебраической геометрии и математической физики. Одно время он был профессором математики в Гарварде, а сейчас работает в Калифорнийском университете в Беркли. Однако начал он свою карьеру математика в СССР, имея несчастье быть евреем.
Профессор математики Эдуард Френкель рассказывает о своей книге «Любовь и математика» в ТВ-шоу популярного американского сатирика Стивена Кольбера.
Любовь к математике и пятая графа
Родился Эдуард Френкель в семье инженера в Коломне. Он с детства увлекался физикой, особенно квантовой, и не особенно жаловал математику. Всё изменилось, когда профессор математики из местного небольшого университета (который был единственным в городе) решил «обратить» молодого парня в математику, показав связь между её областью под названием «теория групп» и квантовой физикой. Так в предпоследнем классе школы Эдуард осознал, что математика далеко не так скучна, как это кажется на школьных уроках, и начал регулярно заниматься этой наукой под руководством университетского профессора.
Под конец учёбы Эдуард значительно продвинулся в этом деле и оставил школьный курс значительно позади. Но впереди был сложный этап — поступление в университет.
На дворе был 1984 год, и Эдуард Френкель пытался определиться, в какой университет подавать документы. В Москве было много достойных мест, но среди них лишь одно, в котором он мог бы изучать чистую математику — Московский государственный университет. Его знаменитый механико-математический факультет предлагал самую передовую программу по изучению математики во всём СССР.
Процедура поступления отличалась от современной. Для поступления на мехмат необходимо было сдать 4 экзамена: письменный экзамен по математике, устный экзамен по математике, устный экзамен по физике и сочинение. Кроме того, абитуриенты, которые закончили школу на «отлично» и получили золотую медаль, имели право на автоматическое зачисление, если получали отличную оценку на письменном экзамене по математике. В число таких абитуриентов входил и Эдуард.
Эдуард был уверен в своих силах, однако подобный оптимизм был преждевременным.
Первым недобрым звоночком стало письмо из школы заочного обучения, в которой Эдуард числился студентом. Эта школа (одним из её основателей был известный советский математик Израиль Гельфанд) помогала в подготовке ребятам, которые жили за пределами крупных городов и не могли посещать специализированные математические школы. Учащиеся раз в месяц получали брошюры с новой информацией и домашними заданиями, отправляли решения преподавателям школы и получали впоследствии письма с результатами проверки.
На этот раз письмо было очень коротким: «Если вы планируете поступать в Московский университет, зайдите к нам, мы поможем советом».
Эдуард садится в электричку и едет в школу. Вот он сидит напротив женщины, отправившей письмо.
— Как вас зовут? — спросила она вместо приветствия.
— Эдуард Френкель.
— Вы собираетесь поступать в МГУ?
— Да.
— На какой факультет?
— Мехмат.
— Понятно, — она опустила глаза и задала очередной вопрос: — А кто вы по национальности?
— Русский, — ответил Эдуард.
— Правда? А ваши родители?
— Ну... Мама русская.
— А отец?
— Папа еврей.
Сегодня этот разговор может показаться сюрреалистическим, а в советском обществе 1984 года спросить у человека, какой он национальности, не считалось чем-то из ряда вон выходящим. В паспорте даже была специальная графа «национальность», пятая по счету, поэтому её называли просто: «пятая графа». На практике пятая графа была удобным способом отделять евреев от не-евреев. Впрочем, несмотря на то, что в пятой графе у Эдуарда стояло «русский», его выдавала фамилия, которую он получил от отца.
Стихи о советском паспорте звучат по-другому, если знать что-то о советском бюрократизме и негласных правилах.
И даже если бы он не носил отцовскую фамилию, ему бы не удалось скрыть от приёмной комиссии свои еврейские корни: в заявлении на поступление необходимо было также указывать полные имена своих родителей: в отчестве отца прочитывалось бы имя дедушки — Иосиф.
Система была построена так, чтобы безошибочно определять людей, в которых есть хотя бы четверть еврейской крови.
Итак, женщина сообщила Эдуарду неутешительные новости:
— Вы знаете, что евреев не принимают в МГУ?
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что вы можете даже не пытаться подавать туда документы. Не теряйте времени. Вас всё равно не возьмут.
— И поэтому вы прислали мне то письмо?
— Да. Я просто пытаюсь вам помочь.
Оглядевшись, Эдуард понял, что все присутствующие знали, о чём идет речь. Вероятно, такое случалось уже десятки раз, и они привыкли к подобным ситуациям. Они отводили глаза, будто перед ними стоял неизлечимо больной человек.
Разумеется, Эдуарду и прежде приходилось сталкиваться с проявлениями антисемитизма. Однако то были проявления на личном, а не институциональном уровне.
Пытаясь понять, как быть дальше, он узнал, что подобные случаи были нередки, хотя обычно и касались программ по физике. Типичным оправданием такой избирательности было то, что подобные программы могли быть связаны с ядерными исследованиями, а значит, с национальной безопасностью и государственными тайнами. Следуя такой логике, правительство не хотело допустить к учёбе тех людей, которые могли эмигрировать в Израиль или другую страну и передать какие-то важные сведения. Казалось бы, к этому не имеют никакого отношения люди, которые хотят изучать чистую математику. Впрочем, кто-то в правительстве считал иначе.
Вступительные экзамены в МГУ проходили раньше, чем в другие вузы: это давало возможность попробовать поступить в МГУ и в случае неудачи сделать ещё одну попытку. Посовещавшись с родителями, Эдуард решил рискнуть.
«Простите, нам запрещено с вами разговаривать»
Первым экзаменом была письменная математика. На нём всегда давалось 5 задач, причём последняя задача считалась поистине сложной.
Впрочем, Эдуард справился со всеми заданиями. Осознавая своё уязвимое положение, Эдуард отточил решения до мельчайших деталей. Всё выглядело идеально. Он отправился домой в превосходном настроении и стал чувствовать себя только лучше, когда его наставник по математике, с которым он занимался последние пару лет, подтвердил, что все решения верные.
Следующим экзаменом была устная математика, и именно там абитуриентов-евреев поджидали неприятные сюрпризы.
Экзамен проходил в довольно стандартном кабинете, где сидело около 25 человек. В начале экзамена каждый из них должен был взять листок, на котором были написаны 2 вопроса. Зная всю программу назубок, Эдуард вытащил свой билет без особого волнения. Он содержал следующие вопросы: 1) окружность, вписанная в треугольник, и формула вычисления площади треугольника через радиус окружности; 2) производная отношения двух функций (только формула).
Несмотря на то, что отвечать Эдуард был готов хоть сразу, он сел и за пару минут написал несколько формул на листке бумаги. Он поднял руку, чтобы отвечать, но к нему никто не подошёл.
Его, казалось, полностью игнорировали. Он всё сидел с поднятой рукой, а экзаменаторы словно смотрели сквозь него.
Минут через десять пара других ребят подняли руки — экзаменаторы поспешили к ним. Процесс сдачи билета проходил в довольно стандартном ключе: экзаменатор садился рядом с абитуриентом и выслушивал ответ, периодически кивая и лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Когда абитуриент заканчивал отвечать на вопросы (на что уходило порядка 10 минут), ему давали 1-2 дополнительные задачи, которые казались простыми, и на этом всё заканчивалось.
После того, как первые 2 абитуриента ушли с улыбками на лицах и, вероятно, пятёрками, Эдуард всё продолжал сидеть с поднятой рукой. Наконец, остановив одного из экзаменаторов, проходившего мимо, он спросил: «Почему вы не подходите ко мне?». Отведя глаза, экзаменатор тихо произнес: «Простите, нам запрещено с вами разговаривать».
«Это и были мои инквизиторы»
Примерно через час после начала экзамена в кабинет зашли двое человек среднего возраста, подошли к столу в передней части помещения и представились сидевшему там человеку. В ответ он указал на Эдуарда. В тот момент стало ясно, что это были именно те люди, которые должны были принимать экзамены у евреев. Как пишет об этом сам Эдуард: «Оказалось, что это и были мои инквизиторы». Они подошли к его столу, представились и начали принимать ответы на вопросы из билета:
— Хорошо, что у нас здесь? Какой у вас первый вопрос?
— Окружность, вписанная в треугольник, и ...
— …Каково определение окружности?
Само начало было неприятным. Экзаменатор был довольно агрессивным, что совершенно не соответствовало тому, как дружелюбно здесь обращались с другими абитуриентами, совсем не задавая дополнительных вопросов до тех пор, пока те полностью не ответят на вопрос из билета.
— Окружность — это набор точек на плоскости, равноудалённых от данной точки.
— Неправильно! — радостно выкрикнул экзаменатор. Это было стандартное определение. Как оно могло быть неправильным?! Подождав несколько секунд, «инквизитор» добавил: — Это набор всех точек на плоскости, равноудаленных от данной точки. Ладно. Какое определение треугольника?
Эдуард дал определение. Экзаменатор не смог найти, к чему можно придраться, поэтому продолжил:
— А каково определение окружности, вписанной в треугольник?
Это привело к обсуждению определения касательной, потом просто прямой и к другим вещам. Довольно скоро речь зашла о пятом постулате Евклида о единственности параллельных прямых, что даже не входило в школьную программу! Обсуждение затрагивало проблемы, никак не связанные с вопросами из билета и значительно выходящие за пределы знаний, которыми должен обладать выпускник школы. Каждое слово вызывало шквал дополнительных вопросов. Каждому понятию необходимо было дать определение и, если определение давалось через какое-то понятие, его также необходимо было формально определить.
Несомненно, если бы фамилия Эдуарда была «Иванов», ему бы никогда не стали задавать такие вопросы.
Оглядываясь сейчас на тот экзамен, он осознаёт, что самым правильным было бы сразу заявить протест и сказать экзаменаторам, что они выходят за рамки дозволенного. Впрочем, это сейчас о таком легко рассуждать. В то время ему было 16 лет, с ним беседовали люди на 25 лет старше него, которые были официально уполномочены принимать экзамены в МГУ, поэтому создавалось впечатление, что Эдуард был обязан старательно отвечать на все их вопросы.
К моменту, когда шёл прием второго вопроса билета, все остальные абитуриенты уже давно ушли. Вероятно, Эдуард был единственным, кому требовался столь персональный подход. Начав с формулы производной отношения двух функций, за два часа они успели дойти до обсуждения целой главы учебника по дифференциальному исчислению...
Продолжение следует...