Герой фильма «Писатели свободы» («Freedom Writers», Германия-США, 2006 г.) — молодая учительница английского языка Эрин Грюэлл. Она сознательно идёт работать в школу калифорнийского городка Лонг-Бич, который славится криминальными беспорядками на почве этнических конфликтов и разгулом преступных банд. Для большинства подростков в классе, в который приходит преподавать Эрин Грюэлл, английский — неродной язык, а перспектива оказаться в тюрьме гораздо реальнее, чем возможность окончить школу. Но Эрин настроена на то, чтобы работать с «трудными» детьми и дать им шанс получить образование. Реальность оказывается куда жёстче, чем предполагала молодая учительница, тем не менее, она находит ключик к своим непростым ученикам и показывает им, что они достойны лучшего будущего, которое могут построить сами.
Способно ли художественное произведение не только зарядить нас эмоционально, но и быть материалом для педагогического роста? Мы решили разобраться в этом, приняв участие в обсуждении отдельных эпизодов фильма, предпринятом в рамках проекта НИУ ВШЭ «Открытая школа» в Санкт-Петербурге.
Обсуждение фильма проходило в одном из коворкингов Санкт-Петербурга. Публика была немногочисленная, но разнообразная: специалист по работе с семьями в кризисных ситуациях Алёна, координаторы «Открытой школы» Дарья и Анна, студентка кафедры прикладной политологии НИУ ВШЭ Анастасия, учитель истории и обществознания Павел и журналист NEWTONEW, автор этих строк. Модерировал дискуссию Борис Романов, тренер по гражданскому образованию.
Эпизод 1. Чтобы начать сотрудничество, надо понять, кто перед тобой.
(00:04:00) Эрин Грюэлл устраивается на работу в школу. Заместитель директора сразу предупреждает, что некоторые из её будущих учеников только недавно вышли из колонии. Программу придётся несколько изменить, многие книги из списка литературы слишком сложны для них. А на дом задавать поменьше, потому что многие добираются в школу на автобусе, тратя на дорогу по полтора часа. Замдиректора рассказывает, что 2 года назад школа занимала первое место в районе по успеваемости, а после введения программы интеграции 75% успешных учеников из неё ушли. Эрин признаётся, что выбрала школу именно из-за этой программы: «Когда защищаешь ребёнка в суде, битва уже проиграна. Настоящее сражение за него происходит здесь, в классе». На следующий день Эрин волнительно собирается на свой первый урок, и вот она в классе ждёт, когда придут ученики.
Дарья: Мне кажется, если она будет оставаться в той системе ценностей, из которой пришла, то у неё ничего не выйдет. Это специалист, у которого есть страх прихода совершенно новой группы. Она пытается себя всё время обосновать, понять, где какие границы, но она их ещё не установила. История будет развиваться, когда пойдёт движение навстречу — её к коллективу и коллектива к ней.
Павел: Мне кажется, она сначала как-то очень идеалистично представляла себе образ учителя. Не зря же она спросила, когда одевалась: «Я похожа на учителя?» У неё, видимо, в голове был какой-то шаблон. Возможно, были свои представления и о учениках.
Модератор: Давайте предположим, что будет сейчас. Вот придут ученики…
Дарья: Я уже точно знаю, что будет. Про мел на платье точно что-нибудь скажут.
Павел: Мне кажется, что сейчас будет какой-нибудь сексуально-плоский «подкат», если это старшие классы.
Алёна: Думаю, класс будет цепляться за её ошибки. Точнее, за то, что они посчитают за ошибки — то, что выбивается из их концепции.
(00:08:40) Ученики заходят в класс со вторым звонком. Они сдвигают парты, как им удобно, и продолжают болтать. Миссис Грюэлл представляется, проводит перекличку, и тут между двумя парнями возникает перепалка, готовая перерасти в драку. Учительница в замешательстве зовёт на помощь сотрудников школы.
Модератор: Как бы вы могли охарактеризовать этот класс, что это за люди? Зачем они вообще приходят сюда?
Анна: Класс разделён на конфликтующие группы. Есть те, кто показывает свою власть, и те, кого притесняют. Тем, кто не принадлежит в этом классе ни к какой группе, достаточно страшно. Изначально их поведение направлено на то, чтобы указать учителю на его место, «выгнать» его. И несмотря на то, что в классе конфликты, они действовали единодушно в отношении учителя.
Павел: Получается, что они пришли не учиться, у них отрицательная мотивация. Вот этот момент — зайти в кабинет только со вторым звонком, отвлечься и поссориться, — я так понял, что это тоже способ занять время и не учиться. «Отрицательная мотивация» — это, конечно, условный термин. Обычно говорят — нулевая. Но они как будто принципиально не хотят учиться, они даже отгородились от учителя и развернули парты в другую сторону. Наверное, это и есть отрицательная мотивация, когда ты просто блок ставишь на преподавателя и всё.
Журналист: Мне кажется, что это даже традиция социальной группы, в которой они живут. Там не принято по-другому относиться к учёбе.
Павел: Действительно есть такие группы, в которых принято не учиться. И если ты в такую группу попадаешь, ты вынужден демонстративно пренебрежительно относиться к учёбе. Но у части этих детей, я думаю, просто есть более важные социальные проблемы. Как, например, у героини, с историей которой мы познакомились ранее. Она борется за жизнь, за выживание, она не видит в этом школьном уроке смысл.
Дарья: Ну да — чему нас вообще может научить эта школа и такая расфуфыренная учительница? Вы вообще знаете, как мы живём?
(00:14:14) Во время очередного урока во дворе школы начинается массовая драка. Услышав сигнал, почти все ученики бегут из класса во двор и участвуют в побоище. Видно, что сотрудники школы ничего не могут с этим поделать, события развиваются стихийно.
Модератор: Как ученики чувствуют себя в этой школе?
Аудитория: Незащищёнными. Чувство постоянной борьбы. Но они знают правила игры: как только они услышали звонок, они сразу побежали во двор, чтобы драться. Они сами создают эти правила и играют по ним. В школе продолжается улица. Как улица поделена на территории, так и здесь. Они живут инстинктами. Пришли чужие, надо защитить себя и свою территорию.
Модератор: На ваш взгляд, что будет делать сейчас педагог?
Анастасия: Вот сейчас она начинает защищать себя. Первое, что она делает — снимает свой жемчуг. Наверное, она постарается показать свою власть и авторитет. Она постарается объяснить им на понятных для них жизненных примерах, поговорить с ними на одном языке.
Дарья: Но сначала ей самой надо понять, о чём говорить. Она ведь из другого мира. Ей нужно понять, что стоит за каждым ребенком, почему он такой. Что это за группы, почему они так распределились.
Эпизод 2. Реализует ли школа право на образование — одно из базовых гражданских прав?
(00:17:10) Эрин ужинает с отцом — известным юристом, который в своё время активно участвовал в движении за гражданские права в США. Он не одобряет работу дочери в неблагополучной школе: «С твоей головой ты могла бы руководить крупной компанией, а я не сплю по ночам, потому что ты — учитель в Аттике. Ты потратишь свои таланты на людей, которым на учёбу наплевать». Эрин утверждает, что её работа — это тоже борьба за гражданские права.
Анна: Формально эти дети учатся, то есть их право на образование не ущемляется. Но реально образовательного процесса не происходит. Ей сказали: почти все здесь уголовники, но в старших классах вы порадуетесь — большинство из них не доучится и бросит школу. Вся система заточена и работает на это, и учителя этого тоже ждут.
Дарья: Точно так же в России. Есть, например, дети с ограниченными возможностями. Формально у них есть право на обучение, оно неплохо гарантируется с точки зрения материальной обеспеченности: учитель за занятие с одним ребёнком дома получает столько же, сколько за занятие с классом в 30 человек. Но реально ты понимаешь, что отсутствует момент коммуникации, реально уровень знаний у таких учеников оказывается ниже, чем мог бы быть при индивидуальном подходе.
Анастасия: Мне кажется, что, если говорить о борьбе за право на образование, здесь очень важно встроиться в систему — школы, вуза. И если человек по каким-то причинам выпадает из этой системы, его очень сложно туда вернуть. Есть люди, которые выпадают из системы совсем по уникальным обстоятельствам. Есть видимые причины, почему человек не может получить качественное образование, а есть скрытые. И не все будут смотреть, что стоит за человеком, который не может образование получить.
Ещё по этой теме:
Двойка за поведение: что говорит психолог о «трудных детях» в школе
Алёна: Я как социальный работник всё время сталкиваюсь с ситуациями, когда ребёнка, неугодного школе по каким-то причинам, пытаются перевести на домашнее обучение, хотя у него дома нет никаких условий — например, если семья неблагополучная. У педагогов включается репрессивный инструментарий: выгнать из класса, перевести в коррекционную школу. Получается, защищая право на образование одних детей, тех, кто вписывается в систему, нарушают право других, тех, кто в систему не вписывается и всем мешает.
Эпизод 3. Конфликт, искренность, диалог.
(00:27:26) Идёт урок. По рядам начинает «гулять» карикатура на одного из учеников. Учительница изымает карикатуру и рассказывает, что уже видела подобный рисунок в музее, только изображён там был не негр с большими губами, а еврей с большим носом. И размещала такой рисунок в газетах самая большая банда в истории, которая завоёвывала целые страны, убивая тех, кто ей не нравился. Ещё эта банда писала научные статьи о том, что евреи и негры — низшие расы, и лучше бы их не было. Так начинался Холокост. «И вы друг о друге думаете так же», — говорил миссис Грюэлл классу. «Ничего вы не знаете, вы не знаете, как мы живём. Хватит полоскать нам мозги, что вы можете нам дать, что нам бы пригодилось», — отвечает класс. Ученики обвиняют её в том, что она белая, а белые считают, что их должны уважать только за цвет кожи. Для них, не-белых, единственный способ заслужить уважение — умереть за своих. Эрин спорит с ними: когда ты умрёшь, о тебе все забудут, потому что ты оставил после себя только карикатуры. Наступает тишина, автор карикатуры спрашивает, что такое Холокост. Учительница видит, что про Холокост в классе не знает никто, кроме белого парня. Зато все остальные хоть однажды были под прицелом.
Дарья: Можно сказать, что она сорвалась. Они её разозлили, спровоцировали. Но эта её невыдержанность сыграла здесь на руку, поскольку запустила определённый механизм раскрытия группы. У группы был сначала шок, который позволил ей договорить до конца, и она была услышана. После в группе начали появляться ассоциации, сначала стереотипные. И это тоже хорошо: человек через стереотип ненависти к белым открыл своё место травмы, пусть на абстрактном уровне, выговорился. Она позволила каждому высказаться, каждый рассказал о какой-то своей агрессии, неприязни, и только после этого она уже вышла к проработке, к той самой работе, к которой стремилась.
Модератор: Давайте сначала восстановим буквально факты, что делали ученики и что делала она. Что произошло?
Анастасия: Была нарисована карикатура, которая была запущена на весь класс, учитель её увидела и отреагировала на это. Она её выхватила, обратилась к автору: если бы там был нарисован ты, было бы это смешно? Когда он ответил «Нет», тогда она начала обсуждение. Она от этих картин перешла к Холокосту и рассказала историю того, каким образом была организована пропаганда против евреев.
Модератор: Как на это отреагировал класс?
Дарья: Они заявили ей: «Вы считаете, что мы должны вас уважать, потому что вы — белая». Ещё мальчик сказал: «Откуда я знаю, может, вы всё врёте». И это важно: все, кто кажется чужими, вызывают недоверие. И они в этой атмосфере недоверия друг к другу и к учителям живут постоянно.
Модератор: О чём, кроме недоверия, они ещё говорили?
Анастасия: О своих личных примерах. О том, как их лично затронула дискриминация. Как белые застрелили кого-то из друзей, например. О чернокожих людях они говорят, что у них нет будущего. Либо ты хорошо бьёшь в мяч, либо ты рэпер, либо ты преступник.
Модератор: Что делает сама педагог после того, как они ей всё это предъявляют?
Анастасия: Она спрашивает их: думают ли они, что их будут уважать, если они погибнут в преступных разборках? Дети отвечают, что будут. Она возражает: нет, о вас забудут, потому что всё, что вы оставили после себя — это эти карикатуры. Только ненависть к другим людям. После этого её сами дети спрашивают её о Холокосте. Значит, она их уже «зацепила за живое».
Павел: Я думаю, что, когда она спросила, кто знает про Холокост, и поднял руку только один мальчик, а затем на вопрос о том, в кого хоть раз стреляли, поднял руки весь класс — она поняла, что они живут в разных мирах. Она изначально пыталась рассказать о категориях, которые к ним имеют отдалённое отношение: Гомер и прочее.
Модератор: Как вы считаете, как педагог она правильно повела себя? Или можно было сделать по-другому?
Павел: В общем-то она повела себя типично для педагога: увидела карикатуру, провела воспитательную беседу. Это же постоянные моменты. Дети всегда могут что-то сказать, кого-то обозвать «бомжом» или «ДЦПэшником». И тогда любой педагог как-то «включается» и пытается говорить с детьми: вот ты назвал его бомжом, ты считаешь, что это оскорбительно. А ты знаешь, что ситуация с бездомностью может быть с каждым? И так далее, чтобы дети начинали думать, чтобы уходили от стереотипов.
Модератор: А как же учебный план?
Павел: Учебные планы могут меняться в зависимости от потребности учеников. Если ученика интересует какая-то конкретная тема, ты должен ему дать возможность узнать о ней больше, пока есть мотивация и интерес — рассказать что-то сейчас или на следующем занятии. Я на своих уроках стараюсь так делать.
Дарья: Вашим ученикам повезло. Насколько я помню свою элитную гимназию, программа была такой насыщенной, что подобные вещи учитель мог обсуждать только лично с учеником, из серии «Вася, задержись после урока».
Модератор: Итак, у нас сейчас тут проблема: как балансировать между образованием и воспитательной работой. Каким образом выстраивать интеграционную работу, и каким образом всё-таки проходить Гомера. Сейчас мы посмотрим, что же педагог делала дальше со своими учениками.
Эпизод 4. Для решения конфликта нужно использовать то, что объединяет.
(00:41:10) В начале очередного занятия Эрин Грюэлл переставляет парты, освобождая центр, и проводит на полу скотчем красную линию. Она предлагает ученикам сыграть в игру. У них есть выбор: кто не хочет играть, может достать учебник. Всё равно им до конца занятия придётся быть здесь. Ребята соглашаются играть, тем более что правила простые: задаётся вопрос, если отвечаешь на него «Да», подходишь к линии, потом отходишь назад. «Первый вопрос: кто из вас купил новый альбом Snoop Dogg? Кто смотрел фильм «Парни южного централа»? Кто из вас побывал в колонии или тюрьме?» — «А лагерь для беженцев считается?» — «Решай сама. Кто знает, где достать наркотики? У кого есть друзья или родственники, состоящие в банде? Кто из-за войны банд потерял друга?..» Когда игра успешно пройдена, миссис Грюэлл предлагает всем взять чистые тетради, подписанные их именами — дневники, в которые нужно писать мысли каждый день. А читать она будет только то, что ученики сами захотят ей показать.
Модератор: Как учитель стала работать с классом?
Анна: Она убрала парты, изменила пространство и провела игру. Игра, которая в педагогике называется «барометр». А затем она предложила записывать свои мысли в дневники.
Модератор: Как вам кажется, эти технологии — они работают? Вы сами с ними сталкивались в своей практике?
Анастасия: Работают, когда ты даёшь возможность рассказать о себе. Есть дети, которым это необходимо. Особенно если это люди незащищенные, не чувствуют поддержки и даже рассказать о своих чувствах не могут никому. Потому что другие либо живут так же, но они из другой, враждебной группы, либо живут по-другому и их не поймут. А тут у них появляется возможность высказаться и быть услышанными.
Павел: С дневником я не пробовал, это достаточно интимно, на мой взгляд, а с «барометром» — я его делаю, чтобы «проснуться», чтобы походить. Эта игра хороша для дискуссионных вопросов: ты ставишь какую-то дилемму, и дети сходятся и расходятся от линии в зависимости от того, согласны ли они с высказанными точками зрения. Это удобно, все увлечены, за партами нельзя отсидеться. А с дневником — я просто пока не придумал, что можно сделать.
Модератор: А что касается обстановки в классе — ты пробовал это, менял обстановку?
Павел: Почти постоянно менял. Но вот полгода у меня парты почти всё время стояли «по Коменскому», фронтально в три ряда. А потом ко мне зашли выпускники, которые два года назад окончили школу, и спрашивают: «Павел Владимирович, а что у вас парты так беспонтово стоят, что вы с классом сделали?» И уборщица жалуется, ей неудобно мыть, когда они по классике. Я даже объявил конкурс: дети сейчас разрабатывают макет класса, как ещё можно располагать парты, чтобы это было эффективно. Сами сразу думают, как удобнее другим, сами голосуют.
Модератор: А как вам кажется, какие ещё есть технологии, чтобы начать прорабатывать конфликт?
Павел: Насколько я понял, весь этот барометр был затеян для того, чтобы показать общее между ними. Для решения конфликтов нужно использовать то, что объединяет. Зависит от конфликта. В этом классе — конфликт принадлежности. Как в учебнике по обществознанию написано, это когда люди конфликтуют не потому, что у них есть разногласия между собой, а потому, что они принадлежат к конфликтующим группам.
Модератор: Обычный конфликт подросткового возраста. Любой подросток находится в становлении своей идентичности, вот он ищет разные группы, метается от одной группы к другой. Обычный класс возьмём, там все эти конфликты и вопросы: от того, как я выгляжу, до того, как дальше жить. Какие методы можно использовать, чтобы сплотить людей в любой молодёжной группе?
Павел: Любое коллективное дело: стенгазета, музей. Коллективное дело сплачивает, они вступают в контакт. Сейчас в чём проблема: нет чувства того, что делать что-то вместе — это круто. Поэтому и нет взаимопомощи, опыта совместной деятельности у современных детей нет. Компьютеры и Интернет связывают с точки зрения информации, но эмоционально они разъединяют. Поэтому, когда все поехали на картошку или когда в классе субботник, даже если тебе не хочется работать, вы вместе это делаете, вместе испытываете одинаковые эмоции.
Анастасия: У нас праздники организовывали совместные, это очень объединяло. Когда каждый делает работу и каждый в ней отражается — все довольны.
Дарья: Как в Хогвартсе у Гарри Поттера: у них было несколько факультетов и шкала, по которой они соревновались. У нас в школе тоже так было: одинаковые задания классам в параллели, победивший класс получает «пятёрочки» в журнал. Это мотивировало и побуждало взаимодействовать в рамках класса.
Модератор: А как кажется аудитории, для такой методики нужно ли большое доверие?
Дарья: Мне кажется, что у них была в голове модель, как проходят уроки: ты сидишь за партой в плеере, учитель тебе говорит про какого-то Гомера, ты не понимаешь ничего. А тут она стала задавать им вопросы, на которые они точно могли дать однозначный ответ. Мне понравилось, как она задала вопрос про группировки и сама же сообразила, что такие вопросы глупо задавать. Она отшутилась, значит, уже прощупала их немного. И в этот момент стала говорить с ними на их языке. И при этом показала, что сама тоже может делать ошибки и извиняться. Для этого не надо знать аудиторию очень хорошо. Но уже можно закидывать им какие-то «крючочки».
Ещё мне понравился момент, когда она спрашивала про колонии. Там девочка спрашивает: «А лагеря для беженцев считаются?» — она отвечает: «Решай сама», — и ребята, кто был в колонии, смотрят на эту девочку как на человека, у которого тоже есть опыт, похожий на них. Они лучше начали узнавать и понимать друг друга. Но здесь тоже не всё заоблачно прекрасно: когда она предложила забрать дневники, они не сразу решились. Группа ей пока не доверяет.
Модератор: Чему нас учит Выготский: у каждого есть зона ближайшего развития. Невозможно прийти в группу, которая говорит на другом языке, и сразу быть понятным и близким. Она начинает говорить на их языке, спрашивать про них, про то, что им интересно рассказать. И, конечно, они будут в этом участвовать. Потому что она правильно выбрала педагогическую технологию и ориентировалась на группу.
Эпизод 5. Разговор о сложных моментах истории как педагогический инструмент.
(01:03:39) Класс идёт на экскурсию в Музей Толерантности, чтобы узнать больше о Холокосте. На входе в музей каждый получает маленькую фотографию ребёнка, судьбу которого можно узнать в конце экспозиции. После экскурсии ребята встречаются в роскошном ресторане с людьми, которые прошли Холокост, выжили, эмигрировали в США и смогли наладить свою жизнь. Под впечатлением от этого дня один из учеников, который раньше всё время носи с собой пистолет, выбрасывает оружие.
Модератор: Как вы думаете, она как-то готовила их специально для похода в музей?
Анна: Я не уверена, что была какая-то подготовка. Они всё открыли сами в этом интерактивном музее. Потом они общались в этом роскошном ресторане с людьми, которые, может, пережили гораздо более страшные вещи, чем они сами. Общались на равных. Здесь очень много методик применено, которые позволили им раскрыться. В результате мы видим, например, что мальчик, у которого раньше рука всё время тянулась к пистолету, его выкинул.
Дарья: Да, она их подготовила как коллектив к походу в музей. Не по теме подготовила, а именно как коллектив. Мне кажется, что, если бы она повела их сразу, с первого занятия, не было бы этого эффекта, который произошёл на подготовленную почву. Ну и, конечно же, эффект того, что ты начинаешь соотносить свои переживания с переживаниями других. Мне кажется, что это один из важных аспектов посещения такого музея: твоя картина мира становится шире, ты понимаешь, что есть люди, которым намного хуже. Происходит встреча со свидетелями, которые это пережили и как-то смогли жить дальше. Они ведь рассказывали не только о гонениях, но и о том, как они вставали на ноги.
Модератор: А как это можно перенести на российскую почву? Каким образом тема Холокоста может помочь в разрешении сегодняшних социальных проблем?
Дарья: Мне кажется, этот опыт можно использовать, но надо понимать, как эту тему актуализировать здесь, в России.
Павел: Когда я жил в Белгороде, я преподавал историю. Мы проходили период репрессий и смотрели шифровки. Смотрим план по региону, сколько должно быть репрессировано, а затем отдельно шифровки «столько-то ликвидировали по первой категории». Несложно сделать логический вывод, что всё это искусственно, никакие это не враги народа, просто выполняли план — там целые числа, невозможно найти ровно полторы тысячи, две тысячи или семь тысяч преступников, когда отсчёт прямо по нулям. И когда у меня эти шифровки увидели и прочитали студенты колледжа, они были частично травмированы, одна девочка даже плакала: «И это наши предки? Они такое творили?» Для неё был шок. В Петербурге с этим сложнее. Если с шифровками всё видно и логически доходит, что это так, то, допустим, тема коллективизации, больная для меня, так как я из Черноземья, здесь вообще не работает. Дети говорят: «Не может быть, почему так много». Для моих учеников в Петербурге огромное количество жертв искусственного голода казалось вымыслом.
Дарья: Да, у нас тут блокада на первом плане, а это немного к другим идеям выводит. Я могу сказать, что некоторое время изучала школьные музеи Петербурга. Когда я спрашивала сотрудников музеев про экспозицию о войне, о блокаде и так далее, мне охотно всё рассказывали. Но когда я задавала вопрос: «А вы затрагиваете в своей деятельности время репрессий?» — везде слышала «нет». Говорят, что тема сложная и мы не понимаем, как через тему репрессий выйти на историко-патриотическое воспитание, которым должен заниматься музей. Сложно говорить об ошибках. Я не особо глубоко исследовала их деятельность, но у них есть цель — «историко-патриотическое воспитание», и к ней намного проще прийти за ограниченное время через другие эпизоды, а не через проработку сложных моментов истории.
Павел: Я думаю, единственный способ, как можно говорить на такие темы — это через личные истории. Истории конкретных людей, конкретных семей. Тогда это наглядно, этому сопереживают.
Журналист: Давайте подытожим, какие проблемы помогает нам решить этот фильм?
Модератор: Мы уже массу проблем назвали. Мы говорили, когда обсуждали тему борьбы за гражданские права, о том, что происходит в школе, в том числе проблемы самих подростков, связанных с идентичностью, с принадлежностью группе, с коллективностью.
Понятно, что есть педагоги, которые пытаются с этим работать. Но в большинстве школ вы увидите, что парты стоят в три ряда, что учитель читает учебник, и начинается всё с «Здравствуйте, откройте тетрадочки и записывайте, что я скажу. Читайте этот параграф, я вам буду задавать вопросы, вы отвечайте». Это определённая система, она может быть адекватна, когда у тебя супер-мотивированный класс. А когда у тебя немотивированный класс, то это проблема.
Социологи говорят ещё об одной проблеме в школе — проблеме трекинга. Когда в одном классе скапливаются все замотивированные дети, а в другом — люди с той самой «отрицательной мотивацией», со сложным социальным бэкграундом. И зависит всё от педагога, каким образом он создаст атмосферу, в которой можно развить себя. Мы посмотрели сегодня на примере фильма различные технологии, которые можно использовать на реальных занятиях, чтобы мотивировать учеников и решать конфликты.
В одной из заключительных сцен фильма Эрин вынуждена защищать свою позицию в Совете по образованию, чтобы спасти свой класс от расформирования в следующем учебном году. Её оппонентом выступает та самая заместитель директора школы, с диалога с которой всё и началось. И противостояние позиций этих двух женщин кажется универсальным для всех образовательных систем. «Этот класс стал одной семьёй друг для друга. 203-й кабинет стал для них вторым домом. Вся их надежда зиждется на том, что они смогут быть вместе», — говорит Эрин Грюэлл. «Чего она добилась в действительности? Что будет с учениками, которые придут через год? Сможет ли она повторить процесс? Её методы непрактичны и не могут быть воплощены на регулярной основе. Что будет, если все учителя станут так работать? У нас миллионы детей, которым нужно получать образование. Нужны методы, которые подходят для большинства детей, а не для особых случаев. Вы действительно думаете, что сможете создать эту вашу «семью» в каждом классе, для каждого ученика?» — вопрошает представитель школьной администрации. «Я не знаю», — честно отвечает Эрин Грюэлл.
Но мы-то с вами, зрители, увидели, как это работает.
В оформлении статьи использованы кадры из х/ф «Писатели свободы» («Freedom Writers», 2006 г.)
