Религия — хорошо это или плохо? Не сильно ошибусь, если предположу, что данный вопрос хоть раз да приходил в голову практически каждому читающему эти строки.
Ответы на него могут разниться в зависимости от того, кто дает ответ — государство или человек; человек, который вырос в религиозной либо в светской семье. Даже образование, его качество и характер может серьезнейшим образом повлиять на отношение к религии. С другой стороны, один и тот же индивидуум вполне может быть религиозным в юности, скептиком в зрелом возрасте и снова религиозным в старости.
Для лучшего понимания, что есть религия (благо или не очень) нам придется затронуть её естественнонаучные, социокультурно-антропологические, и даже... футурологические аспекты.
Про естественнонаучное религиоведение
Недавно в Nature была опубликована статья о необычном поведении, зафиксированном в четырех западноафриканских природных популяциях шимпанзе.
Выглядит это так. Старые самцы (подмывает назвать их «жрецами») подходят к особо выделенному для этого дела месту и какое-то время молча сидят возле него, словно «медитируя» — раскачиваются из стороны в сторону, что в обычной жизни им не особо свойственно. Иногда демонстрируется поведение похожее на демонстрации самцов: взъерошивается шерсть, издается специальный «долгий» крик. После чего они либо колотят по стволу камнем, либо швыряют его в расщелину или дупло.
Исследователи, описавшие ритуал, допускают, что столкнулись с чем-то проторелигиозным. Не то чтобы прямо религию-религию, но некое подобие примитивного культа это всё действительно напоминает.
Тактико-технические характеристики «обезьяньего культа»
- зафиксированы 64 случая, когда шимпанзе совершали с камнями загадочные ритуалы;
- средний вес камней 3,6 кг;
- практически всегда в «ритуалах» участвуют самцы (обычно старые или доминантные). Лишь однажды у «волшебного дерева» видели самку с камнем и однажды – детеныша.
Справедливости ради надо отметить, что помимо «религиозной» гипотезы учеными рассматриваются и альтернативные — например, что кучки нужны для отпугивания других групп обезьян и маркировки территории. Правда, это все не объясняет специфичное ритуальное поведение при возведении «капищ».
Давайте двигаться дальше. Как известно, существуют группы религиозных людей (особенно в «библейском поясе» США), которые отрицают факт биологической эволюции и даже хуже — считают современную эволюционную биологию неким новым культом.
С другой стороны, накоплен довольно большой массив данных, которые заставляют задуматься: не является ли в свою очередь религия неким биологическим, эволюционным феноменом. Факт про обезьян, что мы привели выше, совсем свежий, однако то, что религиозность связана с совершенно конкретными особенностями работы мозга, исследователи знали и раньше.
Два врача из Пенсильванского университета Эндрю Ньюберг и Юджин д’Акили несколько лет назад издали книгу «Почему Бог не уйдёт: наука о мозге и биология веры». В ней они популяризируют забавный термин нейротеология, который применяется ими для описания естественнонаучных поисков причин религиозности.
Известно, что психика сочетает в себе способности врождённые со способностями приобретёнными. Так вот, оказалось, что огромное количество врождённых вещей чуть ли не прямо предрасполагают нас к религиозно-мистическому мировоззрению. Как учёные это выяснили? Они наблюдали за детьми.
Например, дети уже в возрасте пяти месяцев прекрасно понимают разницу между одушевлёнными и неодушевлёнными предметами. Если коробка движется сама по себе, младенец удивится этому и начнет её исследовать. Он не заинтересуется, если двигаться начнёт одушевлённый объект — человек или домашнее животное.
Источник: radiolab
Также очень быстро (и спонтанно) ребенок начинает отделять психику от тела. В 2005 году Джесси Берринг с коллегами опубликовал результаты интересного исследования. В ходе него детям четырёх лет (воспитанным в нерелигиозных семьях) показывали кукольный спектакль, в котором аллигатор съедал мышь.
Потом их стали расспрашивать:
— Мышке нужно теперь кушать?
— Нет.
— Может ли мышка двигаться?
— Нет.
— А мышка может думать? Ей хочется чего-то?
— Да.
В этом факте легко усмотреть важную предпосылку для будущих представлений о «загробном пребывании». Как видим, рождается эта предпосылка довольно рано и как будто сама собой.
Двигаемся дальше. В четыре года примерно половина детей обзаводится так называемыми «воображаемыми друзьями». Для маленького ребенка нет ничего противоестественного в бестелесном приятеле, которого не видят другие.
Сравните это с другими фактами. Взрослые люди спонтанно разговаривают с умершими друзьями и родственниками как с живыми, шлют эсэмэски покойникам, пишут им на «стенки» в социальных сетях. Это выглядит как естественное (читай «природное») свойство человеческой психики.
Ещё дети, говоря по-научному, — каузальные детерминисты. Короче говоря, для ребёнка окружающее всегда имеет смысл и причину. Даже в событиях, очевидным образом никак не связанных друг с другом причинно-следственно, он увидит некую цель. Солнышко восходит, чтобы светить людям; травка растет, чтобы её ели коровки; коровки живут, чтобы производить молоко.
Это некое базовое свойство человеческой психики, подняться над которым не могут не только дети, но и существенная часть взрослых. Видимо, когда-то в эволюционной истории данное свойство мозга могло неиллюзорно спасти жизнь.
Раз каузальный детерминизм может быть выработан эволюцией, то у этого механизма должен быть сугубо прагматический смысл. И он есть — «лучше сбежать от почудившейся угрозы, чем попасть на зуб к реальной, но проигнорированной». Увидел ты тень, похожую на человека, и мозг толкает действовать так, словно это настоящий человек (причём, враждебный). Увидел нечто странное в окружающей обстановке, и первое, что стукнет в голову: «Кто за этим стоит?».
В результате такой врождённой склонности человеческого сознания избегать «объяснения случаем» и во всем искать разумную (и часто враждебную) волю, получаем нейробиологические предпосылки для множества суеверий, а также... для концепции Божественного замысла. По сути, речь идет об открытии естественнонаучных оснований склонности нашего биологического вида к телеологии.
Но вернёмся к детишкам. Даже те из них, что растут в нерелигиозной среде, в определённом возрасте спонтанно (пора привыкнуть к этому слову) создают зрелую концепцию сверхъестественного. Начинают верить в то, что своими волевыми усилиями или просьбами, обращёнными к неодушевленной природе, могут заставить деревья шевелиться (очень похожий эпизод есть у Пастернака в «Докторе Живаго»), разгонять тучи, или делать другие маловероятные вещи гораздо более вероятными. Как оказалось, это случается почти со всеми детьми на определенном этапе их развития. Детишки верят в чудеса.
При этом многие взрослые просто «застревают» на данной фазе психологического развития. Религия, таким образом, использует природное свойство нашей психики как субстрат для собственного распространения. Об этом чуть подробнее пойдет речь ниже — в лекции Деннета о религиях как «вирусах мозга».
Особый смысл в очерчиваемой здесь парадигме приобретает открытие, сделанное исследователями Brick Johnstone и Bret A. Glass.
В ходе анализа более ранних исследований выяснилось, что во время религиозных переживаний (молитв, экстаза, медитации) активируются те же участки мозга, что и во время простого социального взаимодействия. Причём не имеет значения, к какой именно религии принадлежит тот или иной индивидуум: психофизиологические процессы при религиозных переживаниях оказываются одинаковыми для всех.
Короче говоря, выяснилось, что никакой специальной «зоны бога» в мозге нет. Религии (некоторые активнее, некоторые скромнее) эксплуатируют обычные структуры, выработанные эволюцией для более эффективного социального взаимодействия.
Например, есть в мозге зона, отвечающая за романтические переживания. Эта самая зона активируется у некоторых монахинь во время молитвы.
Источник: Википедия
Как выяснили нейрофизиологи, универсальным способом вхождения в состояние «единства с Богом» или «Абсолютом» у представителей очень далеких друг от друга религий является понижение активности правого полушария головного мозга. А всё различие между религиями заключается только в ритуалах, то есть способах введения себя в религиозный транс.
Кроме того, нейробиологи установили, что легче всего «войти в контакт с богом» людям с повреждённой (или недоразвитой) правой теменной частью головного мозга. Этот факт проливает новый свет, например, на культ юродивых на Руси. Кроме того, врачам давно известно, что височная эпилепсия является фактором, здорово предрасполагающим к мистическим озарениям, религиозным галлюцинациям и экстатическим состояниям.
Интерпретировать результаты этого эксперимента чрезвычайно интересно. Человеку в сравнении с ближайшими приматами оказывается фундаментально (биологически) присуще большее доверие авторитету, а также (добавим от себя) следование длинным цепочкам ритуалов.
Именно эти фишки нашей природы делают человеческую культуру «избыточной». В свою очередь, именно это обстоятельство закладывает основы для нового «формата» эволюционного процесса — эволюции культурной как надстройки над «эволюцией генов».
Про науку и религию
Совсем недавно люди верили во множество совершенно диких вещей — в то, что танцем можно вызвать дождь, или в то, что свинец можно превратить в золото с помощью химических реакций. Философы придумали способ отделять полезное знание от бесполезного: они стали проверять идеи на практике. Если предположение не работает, значит, с ним можно не считаться.
Читайте также:
Эволюция: мифоложество и мифоложцы. Часть первая
В XX веке философ Карл Поппер понял о науке нечто новое: что все неопровергаемые (не «неподтверждаемые», а именно неопровергаемые) идеи надо исключить из сферы научного знания. Это стали называть «критерием Поппера» и наряду с более ранней находкой, «бритвой Оккама», она помогла осознать, например, что психоанализ Фрейда — лишь имитация сциентистского подхода к получению нового знания.
За какие-то 150 лет существования науки в ее теперешнем виде окружающий нас мир стал насквозь детерминироваться ее достижениями. В принципе, удивительно не это, а тот факт, что при всем сказанном люди продолжают верить в приметы, гороскопы, гомеопатию и другие явно иррациональные штуки.
Хотя речь у нас пойдет даже не о них, а о том, могут ли религия и наука ужиться друг с другом в долгосрочной перспективе.
Источник: Википедия
Как известно, подавляющее число ярких звезд на небосклоне — тех, что имеют имена, а не шифры в каталогах — носят названия на арабском. Слова «алгебра», «алкоголь», «алгоритм», «химия», «гуммиарабик», «амальгама», «алгоритм», «зенит», «надир», «синус-косинус», «арабские числа» — все это и многое другое намекает нам на то, что когда-то арабоязычная цивилизация была, что называется, «впереди планеты всей».
Так без преувеличения и было.
Источник: Россия 24
Первые фундаментальные звездные каталоги и, соответственно, имена звёздам дали именно арабы. Химию как науку, географию, историю, а в значительной мере и современную математику тоже сформировали они. Даже европейская схоластика была во многом изобретена арабским философом и интерпретатором Аристотеля ибн Рушдом (Аверроэсом). Про «Канон врачебной науки» Ибн Сины (Авиценны) вы тоже наверняка слышали. Да, главные достижения (механику, математику, основы медицины) арабы заимствовали из античной культуры, но заимствование это сопровождалось обогащением, а в ряде случаев и переводом на качественно новый уровень.
Источник: Википедия
Ещё один мало известный обывателю факт: практически вся античная философская мысль дошла до нас исключительно благодаря тому, что в своё время была переведена на арабский. Аристотель и Платон никогда бы не стали доступны нам, если бы не их переводы с арабского на латынь, сделанные в Средние века.
Тут надо отдельно рассказать о том, почему античную культуру арабам пришлось буквально «спасать». Благодарить за это надо... христианскую цивилизацию. Последняя на раннем этапе своего развития не считала тексты «язычников» чем-то достойным хранения и переписывания. Здесь можно специально остановиться на истории с Александрийским Мусейоном (крупнейшей библиотекой античности). По версии, которой придерживается часть историков, уничтожали её (в несколько заходов) ранние христиане, а отнюдь не легендарный Герострат.
Зачем перекочевавшие в IV веке из андеграунда Римской империи во власть почитатели Спасителя искореняли античную культуру, это разговор отдельный. Для нас сейчас достаточно простого знания, что в рамках раннехристианского мировоззрения подавляющая часть «языческой» письменной культуры оказывалась не нужна. Зачем философы, если вот-вот грядет Второе Пришествие? Новое открытие греческих (по преимуществу) мыслителей в Западной Европе случилось лишь в XII-XIV веках — и теперь вы знаете кого за это благодарить.
Вернёмся к нашим арабам.
Итак, в истории был период, когда ближневосточная научная мысль считалась самой передовой на планете.
Поверить в это сегодня непросто, но так и было. Арабы и персы интенсивно занимались торговлей, а торговля и дипломатия требуют известной «широты взглядов». Результатом стало то, что тогдашних атеистов (почти все они были людьми образованными) политкорректно называли «сомневающимися» и к религии силком не склоняли.
В те дни можно было свободно изучать труды «языческих ученых». Как уже говорилось, арабы (а вернее арамеоязычные сирийцы-переводчики) в целом очень котировали античную культуру и философию. Активно ими впитывались научные находки из Индии (концепция нуля и «арабские» числа), где в свое время тоже наблюдался расцвет мысли. Идеи приходили с караванами из Индии в головах и книгах торговцев — по легендарному «шелковому пути».
Короче говоря, какие-то триста лет в арабской цивилизации происходил интенсивный обмен идеями в условиях, во-первых, высокой терпимости к инакомыслию, во-вторых, высокого престижа научной и философской деятельности (тогда это было одно и тоже) и, в-третьих, фактического невмешательства духовных властей в дела науки.
А затем случилось следующее.
К власти пришел имам с длинными именем, которое принято сокращать до Абу Хамид Аль Газали. Это был очень авторитетный религиозный мыслитель, известный как основоположник суфизма (мистическое течение в исламе). Однако для нас сейчас важнее то, как звучала его позиция относительно науки и ученых.
Нет, короче говоря, правоверным пользы от наук. Отвлекают они от важных дел, и вообще плодят бездуховность.
На этом трёхсотлетняя история арабоязычного научного «ренессанса» по большому счету и закончилась. Стоило религии арабов и персов превратиться во что-то похожее на государственную идеологию, как нажитое непосильным исследовательским трудом медленно но верно накрылось тазом. Интерес арабов с фундаментальных наук переключился на прикладные (риторику, юриспруденцию и так далее), а центр европейской учености мало-помалу переместился в университеты Франции и Англии.
С тех пор утекло много воды, но второй шанс догнать Запад арабоязычная цивилизация получила лишь в XX веке, когда на подконтрольных арабам и персам территориях стали добывать нефть.
Собственно, эти два факта — про ранних христиан и «средних» арабов — главное, что образованному человеку нужно знать об отношениях науки и религии.
О вреде религии
Поговорим о других причинах того, почему к культовому мышлению в условиях сколь-нибудь развитой цивилизации нужно относиться с настороженностью.
Во-первых, религии разделяют людей.
Вам наверняка хоть раз да рассказывали о том, как религия замечательно объединяет людей. Но правда состоит в том, что для укрепления внутригрупповой сплоченности лучше всего «дружить против кого-то». Когда люди объединяются по какому-нибудь произвольно выбранному культурному маркеру, они тут же начинают испытывать чувство враждебности к тем, кто этого культурного маркера не разделяет. Такое поведение в некотором роде «зашито в наших генах» эволюцией.
На первый взгляд, в обсуждаемом здесь контексте религия и какая-нибудь субкультура «люберов» ничем не отличаются. Однако, если вдуматься, есть между ними и существенная разница.
Состоит она в том, что религия апеллирует не просто к внутригрупповой традиции (которую можно и поменять в случае чего), а к сакральному (божественному) авторитету. А бог, он своих взглядов, знаете ли, не меняет. Сказал раз — и хоть ты тресни.
В этой связи есть нечто, что нам очень важно здесь обсудить.
Религия крайне тяжело реформируется. Примеров можно приводить много — религиозные войны (и войны с религиозной составляющей) были довольно обычным явлением в жизни европейцев последнюю тысячу лет. Но давайте посмотрим на всё это по-возможности безоценочно.
Ну, можно, например, откалывать от основного тела религиозной доктрины всякие секты и ереси. В принципе, это обычная практика в буддизме, где никому и в голову не придет преследовать за отличия в доктрине. Не та это среда.
Ещё подобный механизм, в принципе, может «прокатить» у относительно веротерпимых протестантов, где сект бесчисленно много и дробление на них происходит довольно бескровно (по крайней мере, до поры).
Но есть и минус. Такие религии на жизнь государства серьезно влиять не могут — слишком слабы. А влиять хочется. Поэтому вариант с сектантством — не очень, прямо скажем, вариант. Даже если допустить, что новообразованные секты друг друга не режут как сунниты и шииты в исламе.
Вообще, когда размышляешь о потенциале реформирования традиционных религий, нужно помнить о том, что в авраамических культах всё в конечном счете завязано на «священные тексты», которые — сюрприз — с течением времени не меняются.
Более того, за попытку что-нибудь подправить в Коране или в Библии тебя, весьма вероятно, линчуют как еретика (есть на подобный случай специальные места в обеих книгах). Причём в этом неприятии правок основополагающих текстов более-менее едины все деноминации любой из трех религий. Текст в авраамических культах — это священная корова. Подобный вариант реформирования отпадает сразу же.
Какие ещё варианты у нас остаются?
Оказывается, есть и более изящный путь. Можно просто игнорировать неудобные места в Писании и называть их «метафорами» и «аллегориями». Для этого надо громко призывать не воспринимать их буквально.
Источник: youtube.com
Это направление, в котором движется как современный «традиционный ислам» (игнорируя наиболее нетолерантные места «Корана», который уж чем-чем, а фундаментом «мирной религии» назвать сложно), так и теперешние католицизм с православием.
Общеизвестно, что как Новый, так в особенности Ветхий Завет помимо «Нагорной проповеди» и «Песни песней Соломоновых» — соответственно этической и эротической вершин древней литературы — пестрят эпизодами оправдания геноцида, инфантицида, инцеста (см. эпизод с дочерьми Лота), рабства и некоторыми другими обескураживающими современного светского человека штуками*. Включая, разумеется, религиозную нетерпимость в самых жестоких её формах.
*Про нелюбимый феминистами сексизм я уже не говорю — это семечки по сравнению с судьбой каких-нибудь вскользь упомянутых в Библии мадианитян: «и сказал Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин? <....> Убейте всех детей мужского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужском ложе убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя».
В принципе, мало кто задумывается о том факте, что нынешние форматы «традиционных» европейских религий сильно трансформировались со времен, когда эти религии только сложились.
Современное христианство с его табуированием суицида, «государственничеством» и спокойным отношением к роскоши в Церкви далеко шагнуло от раннего христианства с его аскетизмом, коллективными самоубийствами в ожидании Второго пришествия, отказом платить налоги и уничтожением античных памятников. Делалось это — согласование буквы доктрины с требованиями реальности — поначалу с помощью института Вселенских Соборов.
Позднее, когда мир (в церковно-славянском смысле — «общество») стал изменяться быстрее, а верующих стало больше, Соборы перестали быть эффективным средством решения накапливающихся противоречий.
Для себя я называю его «забывчивой реформацией». На откровенно диких местах по мере «смягчения нравов» вначале перестали акцентировать внимание. Затем Ветхий завет стал чтивом для «специально подготовленной публики». Католики поняли всё раньше других и вообще запретили читать комплекс священных текстов иначе как на латыни и греческом — языках элиты, доступных лишь немногочисленным образованным людям.
На время это помогло. Но жизнь-то продолжала катиться с ускорением...
В XIX и XX веках «забывчивая реформация» достигла своего пика. Никогда ещё религия не была так слаба и так уступчива под давлением меняющейся светской реальности (науки и техники). Католики первыми повинились перед учеными, простили Галилея, признали эволюцию и — страшное дело! — факт обращения Земли вокруг Солнца.
Православные, наученые чужим горьким опытом, всё ещё предпочитают многозначительно молчать.
В исламе дела идут не лучше. Стоит собственными глазами прочитать подряд десяток-другой сур Корана (естественно, апологеты возопят, что читать надо всенепременно на арабском, поскольку тайные смыслы же), как становится предельно ясно, что никакой «мирной религией» здесь не пахнет.
Очевидно и то, что текст, регламентирующий диету, правила гигиены, внутриплеменные отношения и отношения с иноверцами у обитателей ближневосточной пустыни VIII-IX веков, очень мало совместим с реалиями третьего тысячелетия.
Поэтому то, что в выступлениях политиков иезуитски называется «традиционным исламом», на деле оказывается как раз очень продвинутым и современным исламом, предпосылки к которому в тексте Корана отыскать получится далеко не всегда. Реальность такова, что этот новый формат сформировался в значительной части не благодаря тексту Писания, а вопреки ему**.
Даже «хадисы» — довольно ранние дополнения и комментарии к основному корпусу Корана — это, по сути, попытки «осовременить» толкование уже тогда воспринимавшегося архаическим набора сур.
**Простой пример. Известно, что ислам запрещает правоверным давать друг другу в долг под проценты. Но без этого в современных условиях невозможна работа банков. Нельзя в принципе развивать бизнес, не беря кредиты. Как ответ на это противоречие между доктриной и реальностью возник хитровывернутый институт «мусульманского кредитования» и «мусульманских банков» (погуглите, как это работает). Здесь же надо вспомнить проституток, услуги которых в «передовом исламском мире» предваряются заключением брака (благо процедура проста) на один час для соблюдения религиозных приличий.
Короче говоря, давно уже не религия определяет жизнь своих адептов, но, напротив, реалии обычной человеческой жизни (торговля, дипломатия, технологии, наука, микросоциальные отношения) адаптируют скрежещущую материю религиозной догматики к потребностям модерна.
Так или иначе, «забывчивая религиозность» пока что работает. Однако ясно и то, что по мере ускорения развития цивилизации, появления новых технологий и общественных отношений, противоречия догматики с реальностью также будут накапливаться. Поэтому и «забывчивый путь» — никак не панацея. Хуже того, он чреват серьезнейшими социальными проблемами. О них чуть подробнее.
Время от времени благополучие общественной жизни прерывается катаклизмами и кризисами, а на этой почве очень легко прорастают так называемые религиозные фундаменталисты.
Надо сказать, они не изобретают ничего нового. Фанатики просто начинают читать собственные Священные писания так, как они и были когда-то написаны. А тех, кто любит пропускать неудобные места, они объявляют вероотступниками и режут/побивают камнями/декапитируют/далее по списку. На этом пункте читателю нужно остановиться и крепко задуматься.
О слабой восприимчивости религий к реформам пока всё. Движемся дальше.
Религия — страшно дорогая штука. Тут речь идёт даже не о цене пролитой крови, а о простых экономических вещах. Поддержание культа стоит денег и ресурсов (человекочасов, психической энергии, которая тратится на молитву вместо работы, культовых помещений). Всё это религия выкачивает у общества, ничего назад в общество, строго говоря, не возвращая. В этом смысле только война может посоперничать с государственным культом по ресурсоёмкости (и бесполезности).
Конечно, некоторые плюсы у религии (с точки зрения государства) есть, и про них мы поговорим чуть дальше. Это и большая управляемость религиозного общества на коротком отрезке времени, и эффект группового сплочения, и некоторая психотерапевтическая функция культа на микроуровне. Важно понять то, что все эти вещи легко могут быть достигнуты без применения столь дорогой и обоюдоострой штуки как религия. Чем-то более безопасным и вполне светским — искусство, дружба и психотерапия утешают не хуже культа, но без его грустных «побочек».
Источник: Википедия
В-четвертых, религия тормозит развитие общества. Это мы видели на примере арабской цивилизации чуть выше. Пока культ не сильно лез в светскую жизнь и науку, всё у арабов шло нормально. Но как только люди вроде Аль Газали запилили из него идеологию, тут всё хорошее и закончилось.
Такое бывало в истории раньше. Взять, например, Визанитию и Китай. Будучи самодостаточными в цивилизационном смысле, эти культуры решили закуклиться внутри себя. В результате они стали деградировать и... допрыгались до захвата Константинополя сельджуками и Опиумных войн соответственно. Государственный конфуцианский культ (пусть конфуцианство и не вполне религия), долгое время успешно цементировавший ханьское общество, в конечном счете сделал его маловосприимчивым к инновациям извне и сыграл довольно деструктивную роль для китайской цивилизации.
О пользе религии
В данном разделе мы поговорим о том, почему государство стремится приручать культы и использовать их как инструмент социальной интеграции.
В одном из недавних исследований изучались переселенцы в США. Сравнивалось число трудозатратных ритуалов в их группах с выживаемостью этих самых групп как культурных общностей.
Выяснилась интересная вещь. Если в сообществе эмигрантов практиковался один-другой трудозатратный ритуал (не есть свинину, совершать намаз пять раз в день, не работать по субботам), то культурное растворение в новой среде происходило примерно за 10 лет. Если же таких ритуалов было больше 10 (например, в культуре амишей, мормонов или ортодоксальных иудеев), то такая общность сохранялась 50-60 лет и дольше, многими поколениями не ассимилируясь в массе местного населения.
Читайте также:
Церковь, наука и образование
Естественным образом все эти «жизнестойкие» культуры с множеством хитрых ритуалов оказывались религиозными. Это очень важный факт, который говорит нам об одной существенной для понимания «утилитарного» смысла религий вещи.
Причиной наблюдаемого сегодня трепетного культивирования религии государством вполне может выступать этот реально существующий механизм упрочнения «культурных скреп», который может быть призван сделать условных «русских» ближе друг к другу в условной глобализирующейся (и окружающей со всех сторон) «Америке».
Это также, по идее, должно повысить время на ассимиляцию носителей этнонациональной культуры в чуждой среде. Хорошо это или плохо — тут мнения могут разниться, но пищу для дальнейших самостоятельных размышлений я вам постарался дать.
В ситуации когда ты один, тебе трудно, а государство перестало выполнять свои функции, религия (далеко не любая) помогает сохранять какие-то остатки человечности в обществе. Люди общаются с воображаемым другом и это помогает им выжить. Что в этом плохого? Абсолютно ничего. Но повторю — лишь в определенной ситуации. Когда ничего другого от человеческой цивилизации уже не осталось. Когда кругом хаос, даже религия начинает восприниматься как нечто сравнительно конструктивное.
Источник: Википедия
Но как только наступает мир, многое из этого может легко быть замещено вполне светскими формами самоподдержки (и взаимоподдержки). Большинству из которых, кстати, и во времена хаоса ничто не мешает проявляться.
Про футурологию и религию
В начале несколько слов о разделе в целом.
В нашей стране назрели и даже перезрели попытки прогнозирования будущего. Обществу необходимо пытаться понять людей будущего, их менталитет, а также то, как научно-технологический и цивилизационный прогресс повлияют на этот самый менталитет.
По существу, нельзя построить никакой нормально работающей идеологии (а это одна из задач государства, с которой оно пока не справляется) без более-менее чёткого понимания места России в глобальном культурно-историческом и цивилизационном контексте.
Мы знаем не так уж много бесспорных аксиом про будущее. Но одну из них обязательно нужно озвучить.
Ни религия, ни искусство, ни даже политика (при всём их колоссальном значении) не могут качественно изменить расклад сил. Экономика, военное дело, дипломатия — всё это так или иначе попытки «перекроить пирог». Сам «пирог» от этого больше не становится.
История человечества учит нас: единственное, что реально может сделать последних первыми, слабость превратить в силу, а никому не нужный ресурс сделать определяющим — это достижения науки и технологии.
Применение религии как «общественного цемента», как способа спаять фрагментирующееся общество воедино, получить некую культурно-этническую общность из разрозненных групп — это мера временная, низкоэффективная и, более того, я в этом убежден, крайне опасная. Религия слишком обоюдоострое оружие для его применения в современном мире.
Я больше скажу. Вполне возможно, что старая имперская триада «православие, самодержавие, народность» может даже сработать в краткосрочной перспективе. Но, во-первых, сработает не со всеми. Во-вторых, сработает не с самой ценной (в контексте обрисованного технологического будущего) частью общества.
Образованных и (естественным образом) нерелигиозных людей теперешняя политика государства неизбежно оттолкнёт. Мы уже видим некий системный отток части грамотного населения из страны. И не в последнюю очередь причина этого — в политике государства касательно религии.
И это далеко не все.
Помимо уже существующей — по признаку «бедные против богатых» — мы получим новую линию раскола («верующие-неверующие»). Если это продолжится дальше — «образованные vs необразованные». Зачем эти малозначительные недавно (в масштабах государства) различия между людьми доводить до нового социального раскола, мне не понятно.
Но давайте поговорим более предметно. Начнём с полуторачасового видео, которое я вам всё-таки рекомендую заморочиться и досмотреть до конца.
Дальше последует мое краткое изложение фрагмента этой лекции.
Итак, если тренды, которые мы видим сейчас, чуть продлить в будущее, то человечество окажется расслоенным на несколько типов территорий (по признаку участия их в новом технологическом цивилизационном укладе).
«Кремниевые зоны» будут концентрировать венчурный капитал и компании, генерирующие новации, а главное — людей, эти новации продуцирующих. Сюда будут стекаться лучшие умы человечества, и противостоять этому оттоку мозгов другим зонам будет достаточно проблематично. Придётся строить железные занавесы со всеми вытекающими.
Именно в «кремниевом» пространстве амбициозный бизнесмен / изобретатель / ученый / инноватор смогут проявить себя с наибольшей эффективностью и наименьшими затратами энергии. Здесь постепенно будет формироваться новое человечество с новой моралью и даже новой морфологией (люди здесь будут очень восприимчивы к новациям типа киборгизации человеческого тела за счёт имплантов и нейроимплантов). При этом здесь будут высоки предпринимательские риски (в виду быстрой сменяемости технологических укладов, поколений и мод). Просто жить и вести какой-нибудь нехитрый «обслуживающий бизнес» будет довольно затратно, от чего ручеек «уставших» предпринимателей будет стремиться перенести бизнес из «кремниевого» пространства в более спокойную и безрисковую «зеленую зону».
«Зелёные зоны» не будут иметь тех же ультимативных возможностей для проявления талантов и амбиций, какие доступны в «кремниевых». При этом люди здесь будут пользоваться наиболее передовыми технологиями, доступными человечеству (включая «пренебрежимое старение», «радикальное продление жизни» и даже «бессмертие»). «Зелёные» станут выполнять сервисные функции по отношению к «кремниевым» и психологическая разница между этими регионами будет примерно такой же, какая сегодня сложилась между восточной и западной Европой («в Польше жить не так уж плохо, но амбициозные люди стремятся в Великобританию»). Сюда будут со страшной силой рваться люди из двух менее благополучных зон.
«Жёлтые зоны» будут обеспечивать «нормальный общечеловеческий» уровень жизни своему населению. При этом люди здесь не будут иметь доступ к наиболее передовым технологиям («бессмертие», «киборгизация»), которые общедоступны в «зелёных» и «кремниевых» зонах. Люди здесь, возможно, даже не будут о них знать, либо будут считать блажью. Элиты знать будут, и осознание цивилизационного разрыва будет питать их попытки либо переехать в условную «Европу», либо «озеленить» собственную страну. Звучит знакомо, не правда ли? Экономической специализацией «желтых» регионов станут поставки природных ресурсов и людей в «первый мир», а также индустриально-технологическое обеспечение планеты обычными (не ультимативно-наукоемкими) товарами.
«Красные зоны» — регионы, где подобно тому, как это обстоит в сегодняшней Африке, перманентно будет поддерживаться политическая и экономическая нестабильность. Условия для жизни тут «стабильно плохие», и путей выхода из этой ситуации (если вдруг не грянет ледниковый период) особых не просматривается. При этом в «красных зонах» сохранится высокая рождаемость, также эти регионы довольно богаты природными ресурсами. Поддержание искусственной нестабильности в этих зонах, как ни прискорбно, выгодно всем остальным.
Сам Евгений Кузнецов отводит этому сценарию скромные 15% в обрисованной им общей картине вариантов развития будущего. То есть он не считает его таким уж вероятным.
При этом, как мне кажется, он упускает из виду тот факт, что сценарий этот по большей части уже реализован. Да, пока — за вычетом «ультимативных технологий», о которых идёт речь в форсайте (бессмертие и киборгизация). Однако роль этих вещей сегодня выполняет доступ к современным медицинским услугам «переднего края», а также к новейшим цифровым технологиям.
Короче говоря, мы уже видим складывающуюся систему «кремниевых зон». Талантливые люди вовсю стремятся проникнуть в них, чтобы реализовать свои амбиции. Государства уже соперничают за возможность построить подобия Boston Area и Sylicon Valley у себя/ Конкуренция за умы идёт всё более остро. Уже существует система «зеленых», «желтых» и «красных» стран, миграционное и финансовое давление в которых направлено «снизу вверх». Это давление подпитывает всю глобальную систему людьми и ресурсами (как природными, так и финансовыми) за счёт искусственно созданных зон нестабильности в условной «Африке».
В общем, всё, о чем говорит Евгений, либо уже есть уже по факту, либо активно становится таковым прямо на глазах.
Давайте теперь посмотрим на то, какую роль во всём этом может играть религия. Двигаться я предлагаю «снизу вверх» и дальше станет ясно почему (спойлер: для экономии времени).
Итак, в красных зонах роль религий, несомненно, конструктивна. Почему?
Потому что на фоне творящегося бардака и кошмара именно религия сохраняет некие очаги стабильности и порядка. Люди сплачиваются вместе религиозными ритуалами, религия выполняет психотерапевтические функции, примиряя людей с действительностью и давая надежду на посмертное воздаяние (речь, конечно, идет об авраамических религиях). Здесь вполне уместно говорить о «духовных скрепах» и о том, что именно благодаря религии в таких зонах сохраняются некие последние очаги человечности и морали. В общем, в «красной» зоне мы можем, не особенно кривя душой, поставить религии плюсик***.
***Если, конечно, вооруженный конфликт, идущий там, сам по себе не носит религиозный характер (см. бывшая Югославия).
Переходим в жёлтую зону. Разобравшись с тем, как работает религия здесь, мы, в принципе, закончим разговор о ней и будущем, потому что в «зелёными» и «кремниевыми» зонами всё станет и так понятно. Итак, в «жёлтой» зоне (в которую сегодня можно смело записать все страны БРИКС) главная проблема формулируется следующим образом.
К России и Китаю это применимо уже потому, что они когда-то уже были своего рода «зелёными» странами, однако по разным причинам и в разное время (опиумные войны и распад СССР) провалились вниз. Китай на своем пути к мировому экономическому и индустриальному лидерству уже многого добился. России, в принципе, двигаться должно быть легче — сохранены территории, огромные природные ресурсы, приличная пока что экология и достаточно талантливое / высокообразованное население.
Но есть у России и своего рода «гандикап». О нём в контексте темы статьи расскажу подробнее.
В Китае нет никаких «нравственных» или биоэтических препятствий для того, чтобы, например, вовсю применять технологию CRISPR-Cas9 для биоинженерии человека. Там живут атеисты и прагматики, для которых в полной мере очевидна польза этой технологии.
А именно: (1) победа над наследственными заболеваниями, (2) возможность улучшить евгенически («позитивно-евгенически») свой «людской материал». При этом тамошним ученым не мешают предрассудки, характерные части носителей европейской культуры и конкретно релиозной авраамической культуры.
Кстати, в Британии, хоть и запоздало, тоже осознали происходящее, и тоже частично легализовали эксперименты такого рода.
Это я и называю «культурным гандикапом». То есть бременем, которое неизбежно сыграет свою роль в отставании «русского желтого мира» от условно «азиатского желтого мира».
К чему такое неравное состязание приведет лет через 18-20?
В Китае уже подрастет первое поколение «сверхлюдей» (или «сверхсолдат» — если так кому-то понятнее). Они будут избавлены от генетического груза, смогут бегать и прыгать как никогда не сможем мы с вами (немодифицированные люди). Их иммунитет будет совершеннее справляться с инфекциями (и позволит им пережить биологическую войну, буде такая случится), их зрение будет острее, ум живее, аналитические способности глубже и так далее.
Тайком от общественности (а может, и вовсе не тайком) что-то аналогичное будет делаться и в тех странах Запада, которые вовремя осознают военный и экономический потенциал новой технологии.
Россия вряд ли сможет с этим всем конкурировать на технологическом поле, если сегодня ничего, кроме «духовности», не предложит. Если нынешний тренд на сближение религии и государства продлить в обозримое будущее. Религия и технологический прогресс, к сожалению, совместимы плохо. Этому сама история учит нас снова и снова.
Источник: d3.ru
Среди основных плюсов теперешней ситуации в РФ обязательно следует назвать тот, что от предыдущего, более «зелёного», своего состояния (а именно от 50-х—70х годов прошлого века) наша страна унаследовала сравнительно невысокую религиозность общества вкупе с высоким интересом к достижениям науки и техники.
И это, надо сказать, вселяет в меня определенные чаяния на модернистское (а не постмодернистское) будущее моей страны.
