По правде говоря, ходить в школу почти всегда неприятно. Это обязательно стресс и вынужденное подчинение навязанным правилам. По крайней мере, в любимых книгах подростков редко рассказывается о весёлой и благополучной учёбе. Может быть, за это читатели таких книг и благодарны авторам. Мы попытались вспомнить известных школьников литературы и проблемы, с которыми они встречаются.
Над пропастью во ржи
Дж. Д. Сэлинджер, 1951
Книжка, которую, наверное, должны читать взрослые, но зачитываются ей все подростки. Её герой – самый знаменитый подросток в литературе, а его похождения начинаются как раз с исключения из школы.
Несмотря на то, что Холдена Колфилда отчисляют за неуспеваемость, он прорисован как способный ученик, которого школьная жизнь ничем не может привлечь. Он прямо говорит, что «не интересуется» историей и подробностями жизни древних египтян, пренебрегает рекомендованной литературой. Зато остро реагирует на свойственную закрытым пансионам для мальчиков несправедливость: снобизм, классовое неравенство, травлю. В предыдущей его школе травля приобретает такой масштаб, что один из мальчиков выпрыгивает из окна и разбивается, пока его враги стучат в дверь.
В такой гнусной школе я еще никогда не учился. Все напоказ. Все притворство. Или подлость. Такого скопления подлецов я в жизни не встречал… Там еще было это треклятое тайное общество — я тоже из трусости в него вступил.
Несмотря на неприязнь к школьной системе как таковой, Колфилд хорошо отзывается о некоторых однокашниках и учителях. Один из них хочет приютить сбежавшего подростка у себя дома и пытается объяснить ему, что тот бросается воевать с системой, не разобравшись хорошенько ни в ней, ни в себе. Колфилд, однако, не хочет его понять – не то по молодости, не то потому, что увиденное им в школах слишком отвратительно, чтобы оправдывать это высшим смыслом системы образования.
Закрытые пансионы для богатых детей — некий архаизм среди школ, наследие позапрошлого века, которое, надо думать, превратило в невротиков не только героев Сэлинджера. Хотя, судя по обсуждаемой с учителем литературе, могло похвастать неплохим образованием.
Вверх по лестнице, ведущей вниз
Бел Кауфман, 1964
Пожалуй, единственная в списке книга, которая действительно рассчитана и на школьников, и на взрослых одновременно. Очень в духе времени, внутренние конфликты школьников между собой и учителями привязываются к остросоциальным проблемам.
Без учителя им не разрешают оставаться в классах. Им не разрешают задерживаться в коридорах. Им не разрешают говорить, не подняв предварительно руку. Им не разрешают переживать слишком остро или смеяться слишком громко.
Так молодая учительница Сильвия Баррет описывает положение учеников. Единственный способ заинтересовать этих подростков учёбой — объяснить, как предмет (в данном случае литература) поможет разобраться в их повседневных трудностях. Дать высказаться о расовой сегрегации, о преступности, о любви и сексе, об отношениях с родителями.
Возможность учеников высказаться (а учителей — их услышать) ограничена бюрократической машиной школы. Все пишут отчёты и циркуляры, все просьбы теряются в бумажной волоките, сверху спускаются безумные распоряжения. Всегда не хватает книг, учебников, тряпок, мела. Это создаёт ощущение информационного шума, на фоне которого учитель пытается хоть как-то взаимодействовать с классом, и самые небольшие успехи на таком фоне выглядят грандиозно.
Колыбельная для брата
Владислав Крапивин, 1979
Революционная книга, в которой миллионы советских подростков узнали себя и свою школу. Крапивин открыто отрицает сам миф о благополучной советской школе, воспоминания о которой до сих пор вызывают у некоторых людей ностальгические слезы.
Кирилл, герой книги, несправедливо подозревается в том, что украл кошелёк в гардеробе. Против него говорит то, что он уж слишком независимый. С этого момента он начинает всерьёз задумываться, а чем же на самом деле является его школа (одна из лучших в провинциальном городе), его класс и его непримиримая руководительница Ева Петровна.
Отец главного героя безуспешно пытается донести до этой женщины, что в её школе не все так идеально.
Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил... Все у вас на окрике. Не набрал макулатуры – запись в дневник, не пришёл на сбор – двойка, пробежал по коридору – хвать за воротник... Вот сейчас по школе шел, а какая-то дама, весьма почтенная, кричит на первоклашек так, что окна, простите, вот-вот лопнут.
«Нет никакого отряда», — говорит Кирилл, осознавший, что «тимуровское» движение в классе осуществляется из-под палки, самодеятельность работает на страхе плохих отметок, пионерская дружба есть в переписке с товарищами из других городов, но не существует, когда детям приходится столкнуться с реальными опасностями.
Опасности есть на самом деле: например, за стенами школы ребят подстерегают хулиганы, вымогающие деньги и личные вещи. Учительница открыто отказывается вмешаться в ситуацию, ссылаясь на то, что у отпетого Дыбы и его компании «есть своя школа».
Один из главных вопросов — почему, например, дети должны позволять учителям обыскивать свои карманы, а коллектив под давлением учителя должен «по-товарищески» обвинять одноклассника в недисциплинированности?
Дневник Адриана Моула
Сью Таунсенд, 1982
«Дневник Адриана Моула» и его продолжения — одно из лучших произведений своего жанра. Комичные записки подростка, дотошно описывающего свою жизнь и окружения, рисуют, в общем-то, невесёлую действительность Англии начала восьмидесятых годов. Безработица, политическая напряженность, бедность — для четырнадцатилетнего Адриана всё это видится не такой страшной проблемой, как задиры в школе или первая любовь.
Школа для героя — место встречи с врагами и друзьями, место унижений и приложения амбиций, организация, стремящаяся разорить его родных, в общем, эпицентр жизни. По нынешним меркам, английская школа прошлого века выглядит жутковато. Прогул урока будет большой проблемой, которая не решится без разговора с родителями. Отпроситься с физкультуры без записки из дома нельзя, а если забыл форму — иди за ней домой. Большим скандалом становится появление Моула в классе в красных носках «не по уставу». Когда доходит до отстранения от занятий, друзья героя устраивают протест, надевая самые яркие носки.
Бунт, впрочем, быстро подавлен.
Комитет Красных Носков проголосовал временно уступить Скратону. Теперь мы носим красные носки под чёрными. От этого ботинки жмут, но нам плевать, потому что принципы превыше всего.
Кроме того, в школе процветает рэкет. Старшеклассники вымогают мелочь у тех, кто младше или слабее, включая главного героя. В отличие от крапивинской повести, это происходит прямо на территории школы, и никаких разговоров о том, чтобы «объединиться и дать отпор» не идёт вообще.
Дневник школьника завершается днём начала Фолклендской войны.
Зато есть ещё одна деталь, знакомая по советской литературе: «тимуровская» работа с пожилыми, курируемая школой. Адриан привязывается к одинокому старику со скверным характером и даже по мере сил спасает его от отправления в богадельню.
В поисках Аляски
Джон Грин, 2005
Из городка, где нет друзей, герой отправляется в другую школу в поисках великого «возможно». Это опять частный пансион, только мальчики и девочки учатся вместе. Да и суровые нравы закрытых школ прошлого сильно смягчились.
Главный герой, прозванный «Толстячком» за худобу, изо всех сил старается быть интеллектуалом. Остальные здесь выглядят такими же гиками – каждый в какой-то области образованнее другого. Даже местные хулиганы и правители скорее похожи на обнаглевшую золотую молодежь, чем на пролетариев-любителей спорта. В общаге живут мальчики и девочки, отсюда, естественно, происходят и многие драмы в жизнях героев.
Любовные треугольники, заговоры, пьянки, стычки и ночные беседы о литературе — настоящая школьная жизнь происходит вне классных стен. Единственный упоминаемый и главный урок, как ни странно, — религиоведение.
Толстячок любит слушать и узнавать, он не любит якобы демократичных и развивающих дискуссий на уроках. Ему нужен наставник, и он появляется. Старый профессор рассказывает о христианстве, исламе и буддизме, предлагает подумать и написать в сочинении, почему люди пришли к мысли о Боге и загробной жизни. Не все ученики любят «занудного» и строгого преподавателя старой закалки, но им приходится задуматься о его словах, когда их жизнь меняется кардинально и вечные вопросы вдруг оказываются насущными.
Мухаммед обещал, что всякий сможет получить жизнь вечную, преданно служа одному истинному Богу. Будда говорил, что из круга страданий можно вырваться. Иисус уверял, что последние станут первыми, что и мытари и прокаженные — отбросы общества — имеют основания на надежду. И я жду, что именно этот вопрос вы осветите в своем сочинении: в чем черпаете надежду вы?
Образование, даже весёлое, современное и разноплановое, мертво, если неприменимо в жизни. Тип учителя-лектора, учителя-мастера, имеющего личное отношение к каждому из детей, возможно, уходит в прошлое. Возможно, его предмет (да и он сам) — рудимент времён христианского колледжа. Но, наверное, не для тех, кто ищет в школе великого «возможно» — осмысления и перемены своей жизни.
