Проект «Учитель для России», амбициозно шагнувший в школы в этом году, объявил набор участников на следующий учебный год. Суть его заключается в привлечении молодых выпускников лучших вузов страны к преподаванию в простых общедоступных школах и формировании сообщества, способного дать импульс для развития образования в стране.
Проект делает акцент на том, что учитель — это лидер, и работа в школе — территория личностного роста. Идея не новая как для России, так и для мира. Организаторы отсылают к опыту земского движения, коммунаров, педагогики сотрудничества и международной модели Teach For All.
Весной 2015 года, когда появились первые анонсы проекта, многое в нём вызывало непонимание: как так — за такие глобальные задачи взялась небольшая инициативная группа частных лиц? Как так — выпускники ведущих московских вузов, не имеющих отношение к педагогике, должны вдруг выбрать для себя карьеру учителя? Но на данном этапе есть весомые аргументы в пользу выбранного пути — успешно проведённая педагогическая практика в рамках Летнего Института и 42 участника программы, которые 1 сентября провели свои первые уроки в школах Подмосковья и Воронежской области.
— Ольга, как была адаптирована основа «Teach for All», чтобы получился «Учитель для России»?
— «Teach for All» — это модель, которая с разными вариациями существует уже в 37 странах мира и показывает, как можно сделать преподавание в школах привлекательным для лучших молодых специалистов, как работа с выпускниками программы может дать эффект системных изменений в образовании в стране. Модель проста: выпускники лучших вузов всех специальностей привлекаются к преподаванию в школы, где есть наибольшая потребность в учителях, на два года. Программа их подготавливает до начала работы с детьми и предоставляет постоянную поддержку в течение двух лет работы в школе, превращая школьный опыт в пространство для роста учителя. По окончании программы ведётся активная работа с выпускниками. Программа должна быть независимой — негосударственной, с разными источниками финансирования.
Каждая страна адаптирует модель под свой контекст, соблюдая лишь общие принципы, потому как более чем двадцатилетний опыт показывает, что они работают. Модель не накладывает на нас никаких ограничивающих обязательств — прежде всего, это огромная копилка лучших международных практик, экспертная поддержка, вдохновение о том, как бывает.
Для нас первичным было определить проблемы российской системы. Понятно, что не хватает молодых специалистов в школе. Но насколько? Надо было попробовать сравнить свои представления с реальными цифрами. Статистика показала, что в российских школах 20% учителей пенсионного возраста, средний возраст учителей в школах по данным разных лет — 48-52 года.
Другая проблема: есть, условно говоря, хорошие школы, в которых сконцентрированы эффективные учителя и «толковые» дети, замотивированные родителями и имеющие собственную мотивацию. Есть все остальные школы, в которых учителя слабее, а дети в меньшей степени замотивированы родителями. Чем дальше мы отходим от крупных городов, тем таких школ больше. Это не значит, что нет хороших, но разрыв по показателям ЕГЭ (хоть он и формальный) очень большой.
На «пилоте» этого года мы понимаем, что есть разница в школах ближе к Москве и дальше от Москвы. Речь не о «лучше — хуже», а о том, что проблемы разные. Например, если в московских школах есть проблема адаптации детей трудовых мигрантов, то в Воронежской области таких вопросов нет. Когда мы говорим о такой большой стране, как наша, то в каждом регионе нужно выявлять свою специфику системы образования.
Изначально мы имели статистические данные от Министерства образования Московской области. Они дали нам список из 200 школ, где бы они хотели нашу программу запустить, а дальше эксперты проекта выбрали те школы, которые соответствуют критериям программы. Для нас ключевой критерий при отбор школ — это директор-союзник, который видит в своей школе слабые места и открыт к экспериментам: они неминуемо начнутся с приходом наших участников.
— Какие общие проблемы вы увидели в тех регионах, в которых сейчас осуществляется программа?
— Низкий показатель ЕГЭ. Дети плохо знают школьный материал, у них большие пробелы за предыдущие классы, а значит, они имеют низкий шанс поступления в вузы. Кроме того, дети уходят из 9 класса школы, плохо сдав ОГЭ и не видя для себя варианта продолжить школьное образование. Они идут в училище не потому, что осознанно это выбирают, а потому, что не думают, что может быть по-другому. Это региональная проблема, чем дальше от Москвы, тем чаще она встречается. Для ребёнка, который живёт даже в Подольске, поступить в Москву — это огромный шаг в жизни. У нас не принято переезжать. Видя в школе молодого учителя, который окончил хороший вуз и доволен своим образованием, дети могут хотя бы представить, что возможен и такой путь — продолжить образование после школы.
Всё это следствие и другой проблемы, которую сложно формализовать, потому что такие вещи в школах у нас не измеряются: школа меняется медленнее, чем мир вокруг. Дети часто не видят смысла в том, что изучают, им неинтересно. Не всем, конечно, и не на всех предметах, это сильно зависит от учителя, но тенденция общая такая.
— В то же время сейчас многие говорят о том, что в России переизбыток людей с невостребованным высшим образованием, условно говоря, безработных экономистов и юристов.
— Выбор должен быть осознанным в любой ситуации. Мода на профессии существовали всегда. Когда я заканчивала школу, все хотели быть менеджерами. Потом была волна IT. Но это всё сконцентрировано в больших городах. Проблема удалённого региона, такого как Бутурлиновка, например, в том, что высшее образование большинством детей не рассматривается как опция, воспринимается как что-то недоступное и нереальное.
— Расскажите немного об участниках программы. Кто эти молодые специалисты? Как происходил отбор?
— Мы получили 500 заявок, всего было три этапа отбора. 150 кандидатов прошли 2 отборочных тура и вышли на очный тур. Первый этап отбора — анкетирование. С помощью анкеты мы определяли вуз, средний балл диплома, владение иностранным языком, наличие самостоятельных достижений, мотивацию и так далее.
Второй этап — скайп-интервью. В нём нас интересовало много вещей, но прежде всего, наличие авторской позиции в жизни, умение брать ответственность за происходящее и понимание претендентами своих слабых и сильных сторон, умение про них разговаривать на интервью, на котором ты как бы должен «продать» себя. Но на самом деле мы ищем личный разговор, а не продажу. Нам кажется, что умение понимать себя — ключевое в профессии, и это красной нитью проходило у нас в летнем институте.
Третий этап — это целый день интенсивного скрининга со всевозможными школьными ситуациями. Педсовет, общение с родителями, работа с коллегами. Этот этап проходило 150 отобранных ребят, из которых мы выбрали 53 человека, из них 47 начали с нами Летний институт. По итогам института 42 участника вышли на работу в школы 1 сентября.
Это самые разные люди, в основном из Москвы, Питера, Воронежа. Есть участники из Оренбурга, Томска и Ставрополя. Они преподают математику, русский, литературу, иностранные языки, МХК, историю, обществознание, географию, биологию, химию — практически весь список школьных предметов.
Здесь и далее — фотографии Виктора Бергарта, предоставлены организаторами проекта «Учитель для России»
— Какая у проекта география в этом году?
— В этом году мы решили освоить центральную часть — Подмосковье, — и Воронежскую область в качестве «пилота», чтобы посмотреть, можно ли управлять этим процессом из Москвы. В следующем году мы планируем выход еще в один-два региона, пока близких к Москве.
Что касается Воронежской области, там у нас одна школа в самом Воронеже, другая в Бутурлиновке. Это место далёкое, 300 км от Воронежа. В нём сейчас наши две девушки из Питера, один молодой человек из Москвы и девушка из Воронежа.
Это очень интересная экспериментальная школа: она новая, с кучей технологических наворотов, но при этом в городе живёт 20 000 человек. Школе всего год, ей не хватало специалистов, которых мы и предоставили. Интересно, что, если в других случаях наши ребята приходят в давно устоявшиеся коллективы, тут вместо одного коллектива, который бы двадцать лет сидел вместе в одних стенах, объединены четыре педагогических состава из старых сельских деревянных школ.
— Как воспринимают программу школы, в которые приходят молодые преподаватели? Кажется, тут даже финансовый вопрос способен вызывать конфликты — ваши участники получают зарплату выше, чем некоторые учителя со стажем.
— Деньги не являются ключевым раздражителем. И наши учителя не всегда получают зарплату больше даже с учетом стипендии. Они приходят как молодые специалисты без опыта, берут по условиям программы только одну ставку, не больше, зарплаты от школы у них выходят совсем небольшие по сравнению с учителями со стажем и большей нагрузкой.
Гораздо более важным раздражителем является педагогическое образование, которое мы не ставим во главу угла как фактор зачисления в программу. Хотя у нас есть ребята с педагогическим дипломом, мы обращены, прежде всего, к выпускникам вузов, дающих фундаментальное образование по предметам школьной программы. Это вызывает множество вопросов — а готовы ли они работать с детьми? Мне кажется, это недоумение связано с тем, что сегодня в принципе есть масса вопросов к системе образования и к тому, что есть школа в XXI веке.
В этом смысле «Учитель для России» — программа переподготовки, полностью основанная на практике. Летний институт, 5 недель занятий по 12 часов в сутки почти без выходных перед первым днём в школе — это только начало обучения. Учителя выходят в школы, и мы продолжаем с ними работать, во многом отвечая на их запрос — на те проблемы, сложные моменты, с которыми они в школе сталкиваются. Работа с личным коучем, с лучшими практикующими педагогами страны, с директорами школ, с экспертами, ежемесячные общие двухдневные тренинги, постоянная поддержка онлайн в виде еженедельных вебинаров и возможности позвонить наставнику — всё это их ждёт после выхода на работу в школы. По часам такая нагрузка тянет на настоящую магистратуру. По итогам двух лет наши учителя получают свидетельство от НИУ ВШЭ о том, что прошли программу профессиональной переподготовки по педагогике.
Что касается взаимодействия с педагогическим сообществом, мы сейчас стали активнее вести разъяснительную деятельность. Нам понятно, что важно вести диалог с педагогами, работающими в школах, объяснять им, как устроена программа. Мы хотим вовлечь их, сделать участниками процесса — разговаривать, советоваться, ведь у них накоплен колоссальный практический опыт.
Мы также ведём работу с администрацией школ, в которые мы пришли. Очень важно, чтобы директор понимал логику проекта. Мы старались привлекать директоров к отбору ребят, чтобы они были нашими партнёрами с самого начала. Чем лучше этот процесс построен, тем легче вход в школу.
Есть много факторов, которые отличают наших участников от других учителей, и это нужно обосновывать. Так, мы определяем особые условия работы для наших учителей, которые сильно отличаются от того, к чему привыкли школы. Например, ребята не берут больше 18 часов ставки, в отличие от других сотрудников, которые работают по 35-40 часов, потому что это единственный способ заработать больше. Для завуча наше «не больше 18 часов» неудобно, так как влияет на расписание. Ещё одно отличие — в этом году мы заходим только с пятого по девятый класс, а обычно учитель готов на всё. Мы просим освободить нашим участникам пятницу и субботу. Пятница — это методический день. У ребят должна быть возможность заниматься, ездить в хорошие школы, смотреть уроки других людей, готовиться к своим. Кроме того, мы раз в месяц собираем их на тренинг.
— В презентациях программы вы говорите, что для ребят эти два года — период личностного роста и развития лидерских качеств. Это замечательно, и они потом могут уйти из школы, «прокачавшись» для другой карьеры. А что должно остаться самой школе после этих двух лет?
— Во-первых, по опыту других стран, ощутимый процент участников программ остаётся в школе — кто-то ещё на год, кто-то находит своё призвание в преподавании на всю жизнь. Для развивающихся стран этот процент остающихся составляет около 30%. Другие участники, хоть и уходят непосредственно из школы, остаются в системе образования или рядом с ней.
Во-вторых, мы концептуально хотели бы продолжать работу с выбранными школами и через два года пустить туда ещё людей, чтобы была преемственность проекта «Учитель для России» внутри школ. С точки зрения общей идеи проекта нам важно передавать классы «по эстафете», потому что два года из десяти — слишком маленький отрезок времени. А третье, и это касается целей на второй год, нам бы хотелось менять школьное пространство изнутри.
На сегодняшний момент мы представляем это так: когда у школы будут какие-то доказательства поднятия заинтересованности детей, улучшения знаний, это будет непосредственно влиять на педагогическое сообщество школы. Ребята должны ориентироваться на месте и привлекать к своим идеям других учителей, старших и молодых коллег. Тогда изменения останутся со школой.
— Как вы считаете, такая модель «временного учителя», который приходит в школу на небольшой период, может потеснить представление, что педагог должен однажды прийти в школу и остаться там навсегда? Модель, когда ты с пятого по десятый класс смотришь на одного и того же математика — она устарела?
— В некоторых странах на законодательном уровне закреплено, что учитель должен менять школу раз в три или пять лет, чтобы не было «врастания» ни в стены, ни в детей, ни в свои какие-то комплексы. Эта профессия ужасно интересная, но в ней, как в любой другой, есть точка, когда всё доходит до автоматизма, а это, сами понимаете, противоречит принципам работы с детьми. Сейчас много говорят о том, что в подобных случаях необходимо переключаться. Например, в западных университетах существует практика, когда раз в несколько лет преподавателя отправляют «медитировать под пальмы» на целый год, не лишая его при этом зарплаты. Это делается не из благотворительных целей, а потому, что он возвращается обновлённый и на нём можно дальше «пахать».
«Выгорание» в профессии школьного учителя ещё выше, и что с ним делать — хороший вопрос, на который ещё предстоит найти ответы.
— И всё-таки: как подготовить человека для работы в школе за пять недель? Что происходило в летнем институте программы?
— Мы верим в то, что педагогика — это дело творческое и прикладное. В педвузах несколько лет учат теории взаимодействия «учитель – ученик», а это взаимодействие — вещь на сто процентов познаваемая на практике. Программу Летнего института, который длился 5 недель, мы делали в содружестве со специалистами из Высшей школы экономики.
Теоретическая часть преподавалась в формате воркшопов и мастер-классов, а не фронтальных лекций. Если мы сами говорим о том, что образование должно быть интерактивным и включающим учеников в процесс, то и наш Летний институт должен быть таким. Он максимально интерактивный и включает в процесс участников. Занятия проводили специалисты «Вышки», преподаватели педагогических вузов, директора и завучи школ, частных и просто хороших. Было важно брать людей из профессии.
Знания можно получить из книжек, а практику — только от практиков. Поэтому мы позвали лучших практиков, в том числе от бизнес-образования, которые используют инструменты, позволяющие ребятам дальше развиваться и черпать силы из себя. Ведь, понимаете, есть наша большая программа, с обучением и постоянной поддержкой. Но я вот сейчас кофе пью и спокойно даю интервью, а ребята — всё, в свободном плавании, и, кроме себя, у них ничего и никого нет. Несмотря на то, что в каждой школе наших участников от двух до шести человек, как только начинается урок — ты один на один с классом, и таких классов у тебя может быть каждый день пять-шесть.
— Как в такой небольшой срок летней подготовки была организована самая сложная практическая часть — работа со школьниками?
— Внутри летнего института проходила трёхнедельная летняя школа, которую мы организовали в городе Талдом на базе простой районной школы. Мы пригласили детей, у которых вообще-то были каникулы. Администрация города помогла этих детей собрать в первый день, а дальше три недели у наших ребят была возможность практиковаться. Это был такой эксперимент для первого года проекта, я сама до сих пор не верю, что это произошло. Дети будут ходить летом школу? Серьёзно? Почему?
— Может быть, потому что детский досуг летом никак не организован?
— Ну, с одной стороны, он не организован. С другой стороны, школьное пространство, мне кажется — это последнее место, куда ребёнок пойдёт в такой ситуации. Поэтому мы потратили достаточно много усилий, чтобы «задекорировать» школу, раздвинули парты, сняли доски. Но это был не развлекательный лагерь, это должны были быть школьные уроки. Нам нужно было завернуть всё таким образом, чтобы, с одной стороны, детям было точно интересно, а с другой стороны, чтобы учителя могли практиковаться в реальных условиях. Это несколько разные задачи, и пришлось их решать.
Источник: vk.com
Мы придумали такую систему, которая называлась «Территория лета». Внутри неё у детей были разные опции на выбор: «Точность» — математика, «Игра слов» — русский и литература, «Сверхъестественные науки» — химия, биология, география. Дети выбирали две опции и каждый день ходили на урок одного и другого двумя сессиями. На третий день «Территории лета» дети потребовали третий урок, необязательный для посещения (хотя всё было необязательно для посещения, это такая игра с самим собой).
«Территория лета» — педагогическая практика в рамках Летнего Института программы.
Так мы веселились три недели: полдня мы преподавали в школе, затем возвращались туда, где у нас проходили тренинги и мастер-классы с профессионалами, и готовились к следующему дню.
— Что вам важно было рассказать о методах преподавания?
— Летний институт был для того, чтобы показать разнообразие педагогических систем. Важный момент — у проекта нет своего педагогического подхода, и это принципиально. Каждый учитель может и должен выбирать то, что подходит именно ему — в силу характера, привычек, других индивидуальных особенностей, — и его классу.
— Работу ваших учителей, а значит, и эффективность программы, неизбежно будет оценивать профессиональное сообщество, вы сами. Какие критерии оценки важны для вас?
— Конечно, эффективность работы учителя покажут дети. Один из критериев, который важен для нас — знания ребёнка. Школа сама делает замер подготовки детей по предмету в начале, затем будет сделан замер знаний в конце года. Мы хотим проверить в ближайшее время ещё два показателя. Первый — любознательность. Нам кажется, что самое главное вообще-то именно это. Ребёнок сам в состоянии добывать знания, если ему это интересно. Второй показатель — тревожность. Сегодня есть много высказываний о школьном пространстве, о том, как оно влияет на детей. Это сложная ситуация, начиная от света, заканчивая звонками, переменами и так далее — как сделать так, чтобы школа была комфортным коммуникативным полем. И нам важно понимать, как наши учителя влияют на изменение тревожности.
Другой показатель эффективности программы — человек, который прошёл все два года. Это очень сложно. Мы их готовим к 1 сентября, к тому, чтобы к 1 сентября понимать, что ты делаешь, на что имеешь право, на что не имеешь, иметь представление о пространстве, в которое приходишь. Дальше всё очень завязано на самих ребятах. 90% наших участников в конце летнего института вышли с ощущением, что они готовы к 1 сентября. Но если задать им вопрос: «Насколько вы были готовы к 30 мая?», — я не знаю, каким будет ответ.
Это наши первые мысли по тому, как отслеживать успех программы. Здесь есть много вопросов, над которыми мы ещё долго будем думать, прежде чем придем к стройной системе. Очевидно одно — мы не можем ограничиться только академическими успехами детей, тестами вроде ОГЭ и ЕГЭ.
— Одна из проблем, на которую жалуются молодые учителя (да и не только молодые) — неподъёмная школьная бюрократия. И ваши участники неизбежно с ней столкнутся. Как вы их готовили к этому?
— Наши участники разбираются постепенно в бюрократических тонкостях, как на любом другом рабочем месте. Да, часть из этого кажется бессмысленной. А часть — очень правильные адекватные вещи, только зачастую сформулированные чудовищным языком. Тому, чтобы научиться их читать, мы посвятили много времени в летнем институте. Фокус был сделан на ФГОС — то, что введено сейчас в пятые классы, в которые мы и зашли. ФГОС даёт учителю массу свободы — возможность использовать свои материалы, делать акцент на практические занятия.
— Вы занимаетесь поддержкой участников в течение года и, наверное, как нельзя лучше других представляете, как у ребят прошёл первый месяц работы в школе. Какие сюрпризы он преподнёс?
— У ребят сейчас период, если можно так сказать, антропологических наблюдений. Они уже понимают контекст, но ещё не погружены по уши в ситуацию, смотрят на неё немного со стороны. Это их первый опыт наблюдения за тем, что происходит с человеком в школе, как система управляет большими людьми и что эти большие делают маленьким. Как эти маленькие, вырастая, влияют на больших совсем с другой стороны — эта вся история раскладывается на глазах у изумлённой публики.
У них возникает множество вопросов о формате школы как таковой: откуда берётся авторитарность; откуда берётся жёсткая структурированность; где та точка, после которой детей, в пятом классе смотрящих на всё большими глазами от любопытства, в седьмом очень сложно чем-либо заинтересовать, а в девятом практически невозможно. И дело тут не только в гормональных изменениях.
Это не сюрприз, но если до 1 сентября такие вопросы возникали лишь в теории, то сегодня это практика, ежедневные рассказы, очень маленькие, но яркие, которые складываются в большую картину. И она убеждает меня, что «Учитель для России» — очень правильное действие. У меня нет ответа, как можно всё сделать иначе на системном уровне, но очень правильно, когда такие люди, новые для системы, приходят работать в школу.
— Если в прошлом году ваша программа стартовала достаточно быстро в конце учебного года, то в этом вы объявляете набор уже в начале. Это связано с ростом проекта?
— В этом году мы делаем два набора, потому что хотим увеличить число участников до 120. Чтобы качественно провести все три тура, нам нужно разделить поток участников.
В следующем году мы планируем увеличить количество школ в Воронеже, остаться в подмосковных школах и взять ещё один-два региона.
Входить в небольшие города особенно важно и интересно. При запуске проекта в пяти школах небольшого города возможность изменить социальную среду значительно выше, чем в мегаполисе. Например, в Талдоме к нам сначала пришло 120 детей, а в завершении было 150. Они привели своих братьев, друзей и так далее. Нас узнавали кассиры в «Пятёрочке» — матери этих детей. Они говорили «Спасибо». В маленьких городах влияние ярче проявляется, а это сказывается и на повышении социального статуса учителя. Тут важно не само «Спасибо», тут важно, что эффект очевиден.
Заинтересовать 150 детей в городе с населением 13 000 — эффективный путь социальных изменений
— Судя по вопросам пользователей социальных сетей в группах программы, «Учитель для России» не всеми воспринимается позитивно, есть некоторый скептический настрой. Что вы с этим делаете, важно ли вам такое мнение?
— Хороший вопрос. Мы с этим только сейчас начинаем работать. В этом марте был только выпущен анонс программы, и дальше команда проекта, очень маленькая на том этапе, взялась за дело, не сильно отвлекаясь на то, что о нас пишут. Нам нужно было набрать участников, пропустить их через трёхступенчатый отбор, приготовить летний институт, найти школы, в которых будут работать учителя. Была масса задач, которые нужно было решить для того, чтобы всё случилось в начале нового учебного года. А сейчас мы начинаем работать с этой темой.
— При этом складывается ощущение, что у самих участников изначально было высокое доверие к проекту.
— Да, нам поверили, мы даже немного испугались — это ведь такая ответственность. Участники первого года — они герои. Активно в соцсетях критика в нашу сторону началась тогда, когда мы были в летнем институте. Мы тут сидим, делом занимаемся, в школе преподаём, устаём, а потом читаем комментарии, в которых нас обвиняют в разных вещах. «Как можно работать без педагогического образования», «Непатриотично использовать иностранную программу, это всё происки Запада». И это при условии, что у нас задействованы выпускники ведущих вузов России, мы пытаемся изменить ситуацию в проблемных российских школах и у нас единственный спонсор — «Сбербанк», а не иностранные компании.
— Интересно, что сейчас глобальные образовательные проекты поддерживают большие бизнес-корпорации. Как вы можете это прокомментировать?
— Мне кажется, что реформы всегда приходят со стороны, потому что для их осуществления важен критический настрой. У банковских и консалтинговых структур, которые часто в подобные инициативы вписываются, есть понимание бизнес-образования, которое адекватно для любой образовательной системы. Всё больше университетов понимают, что для того, чтобы управлять вузом, человек должен закончить бизнес-школу, равно так же, как человек, который управляет банком. Сейчас есть тенденция к тому, что директор школы должен уметь управлять, а не просто дослужиться до ставки директора. На самом деле, директор руководит огромным коллективом, если это большая школа, то до двухсот человек. В бизнесе управление таким количеством сотрудников — это очень серьёзно. А плюс есть ещё тысяча детей, и ты отвечаешь за инфраструктуру. У бизнеса есть хороший опыт такого управления и понимание того, что образование — это сложная система, которая встроена во множество других систем.
— Школа часто оказывается делом политическим. Как у вас происходит взаимодействие с государством?
— В разных странах присутствия программы «Teach for All» есть разный опыт такого взаимодействия, но никогда государство не является «хозяином проекта». Оно может участвовать деньгами, быть спонсором, и это здорово. В случае программы «Учитель для России» партнёрство с Министерством образования заключается в том, что оно даёт «зелёный свет» нашей деятельности, помогает наладить контакты со школами и предоставляет необходимую информацию.
Мы только «за» сотрудничество с государством, потому что понимаем, как это важно в регионах: партнёрство с властью на разных уровнях упрощает вхождение в школы. На самом деле мы и по этому принципу будем выбирать следующий регион — готова ли власть в лице губернатора работать с нами. И это правильно, ведь в решении проблем, о которых мы говорим, должны быть заинтересованы сами люди на местах.
— Несмотря на то, что всё только начинается, представляете ли вы сейчас, как ваш опыт может влиять на систему педагогического образования?
— Пока что мы только начинаем набирать опыт. 42 человека в масштабах нашей страны — это маленькая группа. Мы собираемся набрать в следующем году 120 человек, и тут идёт речь о масштабировании. Чем дальше будет развиваться проект, тем больше это будет превращаться из ручного, почти ювелирного действия в систему. Мы ставим своей целью системный подход. Я не вижу проблемы использовать наши разработки для подготовки и поддержки молодых преподавателей.
Наш опыт будет релевантен для любого человека, который хочет прийти работать в школу, или для человека, который уже там работает и чувствует необходимость «апгрейта». Мы рассчитываем, что через несколько лет достигнем точки, когда будем понимать, как работать с разными преподавательскими аудиториями.
