Сломали или построили? #6

Советский Союз закончил своё существование почти 27 лет назад, но споры о «лучшем в мире советском образовании» до сих пор в повестке дня. То звучат призывы вернуться к традициям советской школы, то слово «советское» становится синонимом всего негативного, что в образовании вообще может быть.

Мы решили не спорить, а «примерить» некоторые особенности старой системы на день сегодняшний, и попросили шестерых экспертов в сфере образования ответить на два вопроса:

Главный редактор ИД «Первое сентября» Артём Соловейчик, сын известного публициста и инициатора движения «Педагогика сотрудничества» Симона Соловейчика, поделился своим глубоко личным взглядом на эти вопросы. 

Мне трудно объективно говорить про те времена, потому что я вырос в советской школе. Но я скажу парадоксальную вещь: хотя формально советские школы были менее свободными, чем сегодня, на самом деле они были более свободными.

В отличие от сегодняшнего дня, каким-то образом в советской школе рождалась новая педагогика. В той школе появился физик Шаталов, словесник Ильин, Лысенкова с опережающим развитием. Может, потому, что многих из них я видел у себя дома, у меня такое ощущение, что все люди знали эти имена. Яркие учителя выступали на телевидении в 1980-е (например, с подачи Симона Соловейчика педагоги-новаторы стали героями программы «Встречи в Концертной студии Останкино» — прим. ред.). И было представление о такой педагогике, которая вырывает нас из обыденности.

Мне кажется, что сегодня таких всенародно признанных педагогов нет. Есть имена, известные в узком профессиональном кругу, но нет такого, чтобы кто-то вне этого круга говорил: «Вот интересно, вот здорово, давайте пробовать». 

То ли потому, что школа сама себя изживает, то ли потому, что наступает реальность, которая больше, чем школа — но это было, и этого нет.

Почему педагогика так развивалась? Одна из причин — потому что одно время образование в школе было обязательным, и никто не думал о какой-то ещё мотивации. А потом педагоги пришли к тому, что детей надо увлекать. К 60-70-м годам учителя поняли, что без поиска методов «обучения с увлечением», без поиска способов научить всех без отбора — без этого невозможно.

Механизмы, которые работали в авторитарной школе, стали исчезать, и стали нужны механизмы истинной педагогики, которые могли бы стать на её место. Её быстро стали изобретать, в том числе брать из-за рубежа — как сделать так, чтобы в школе появилась ситуация самоорганизации, самоопределения. Движение на самость было очень мощное.

Сейчас у нас, возможно, слишком много самости, слишком много отдано на откуп детям, и выяснилось, что они не готовы выбирать. 

Да, советскую идеологию насаждали, но и люди тогда уже умели от неё отстраиваться. И некоторые школы отстраивались от идеологии, и выходили на самые настоящие открытия для себя. 

Всё это складывалось в такое пространство для выдоха, когда хочется взлететь. И для каждого ребёнка в любой школе была возможность заглянуть туда, где взлёт. Сейчас нам некуда посмотреть, такое ощущение, что всё нивелировалось, что ничто больше не сюрприз. В современных детях больше прагматизма, потому что нет чего-то такого, чтобы вот — мечта. Чтобы «…вот бы я туда попал, и вся моя жизнь стала бы другая!»

Сейчас преобладает такой настрой: ребёнок ничего не хочет, а ты, учитель, учи его, сделай так, чтобы он захотел. Может, сегодня нужна другая педагогика, когда совсем «ничего не хочу», когда нет очевидных мотивационных механизмов, которые могли бы сдвинуть детей как массу.

Ещё что мне нравилось в советской системе образования: директора школ были не менеджерами, не управленцами, они были педагогами. 

Для её существования менеджер, может, и лучше, но для содержания нужен педагог. Сегодня среди директоров педагогов становится всё меньше и меньше, и это отличает советскую школу от современной. А от директора многое зависит: какие темы он поднимает на педсоветах, как он чувствует педагогов и детей, как он видит педагогическую практику. Это всё влияет на то, какие учителя остаются в школе.

Те школы, которые сегодня хороши, чаще всего управляются директорами, у которых есть понимание педагогики и того, что не всё меряется цифрами и достижениями на ЕГЭ. Что настоящее образование — оно отсрочено. Такие люди знают, как долго к настоящему образованию нужно идти, какую для этого культуру надо поддерживать в школе. 

Мы ввели прагматичные механизмы (ЕГЭ — среди них), которые изменили расстановку сил, расстановку интересов, расстановку отношений с педагогом. И те педагоги, которые с точки зрения смыслового наполнения жизни задают тренд — например, учителя литературы — оказались не у дел.

Собранная картина мира — это мировоззрение, это личность, которая делает выборы, и с этим сейчас большие проблемы. Поэтому — растерянные подростки, не знающие, чем заняться. Потому что ушло саморазвитие, самовырастание в сильную личность — это большая проблема сегодняшней школы.

Предметный профессионализм педагогов был выше, чем сегодня. Я это связываю с тем (но могу ошибаться), что педагоги, у которых мы учились, хоть раз сталкивались с представителями дореволюционной школы, носителями дореволюционной культуры. 

Что в советском образовании было минусом с позиций сегодняшнего дня — степеней свободы для учеников и возможностей выбора жизненного пути было гораздо меньше. Можно было только ходить в школу, не ходить было нельзя. Сейчас появилось много способов обучения, и чем их больше — тем лучше. 

Всё-таки для многих детей школа была по-настоящему травмирующим опытом. Сегодня, я думаю, это присутствует в меньшей степени. Я считаю, что инклюзивное образование — это правильный ход. У ребёнка должна быть возможность выбора, каким бы он ни был. Другое дело, что мы мало говорим об этом в вузах, мало готовим к этому педагогов, и получается, что они не готовы поддержать эту правильную идею. 

Выбор надо культивировать, но выбор требует ещё более серьезного отношения к педагогике, а с этим сейчас большая проблема в вузах. Знания о педагогике выросли, а практика ушла. Видимо, это свидетельство неправильных управленческих решений.