Начало этого года богато на новости из школ. И часть из них касается вовсе не криминальных происшествий. Похоже, учителя начинают бороться за свои права, активно привлекая к себе внимание общественности.
Педагоги села Звериноголовское Курганской области пригрозили забастовкой, чтобы привлечь внимание к нарушениям выплаты заработной платы, и добились отставки областных чиновников. Учитель географии Светлана Колядова из Москвы, до этого уволенная за аморальный поступок, восстановилась на работе по решению суда. Профсоюз работников образования Череповца собирает подписи в поддержку петиции с требованием изменить систему оплаты труда работников образовательных организаций.
Но в ленты новостей попадают только особенно яркие случаи. А если посмотреть, например, обсуждения на сайте профессионального сообщества «Педсовет», то станет заметно: среди учителей, которые недовольны условиями труда и чувствуют по отношению к себе несправедливость, очень немногие готовы отстаивать свои интересы.
Мы поговорили с Всеволодом Луховицким, сопредседателем Межрегионального профсоюза работников образования «Учитель» и преподавателем московской школы «Интеллектуал», о том, почему учителям сложно защищать свои трудовые права и почему один в поле — не воин.
— Всеволод Владимирович, чем, на ваш взгляд, профессия учителя отличается от других профессий с точки зрения трудовых отношений?
— Здесь есть несколько моментов. Момент первый. Обычно в трудовых отношениях участвуют работодатель и работник, они напрямую между собой контактируют, ведут переговоры и устанавливают правила игры.
В российском образовании всё не так, потому что существует такая фигура, как директор школы. Юридически именно он является работодателем, который нанимает учителя на работу, заключает с ним договор, ведёт переговоры с работниками и издаёт локальные акты. Но фактически реальный работодатель учителя — государство. Директор назначается муниципалитетом или регионом, при этом с ним заключается контракт не больше, чем на три года, как правило — на год.
Получается, что его позиция весьма уязвима: он между работниками и реальными хозяевами. В то время как реальные хозяева (Департамент образования, правительство области или управление образованием муниципалитета) формально избегают переговоров с работниками.
Работники говорят директору, своему формальному работодателю: «Мы недовольны зарплатой». Но, поскольку у директора нет своих денег, он не владелец школы, он всё равно обращается выше. Там ему говорят: «Денег нет». По нашему законодательству работники могут возбуждать коллективный трудовой спор только с непосредственным работодателем. И учителям бессмысленно бастовать против директора, так как у него нет денег, а бастовать против муниципалитета или региона у них нет права, потому что это юридически не их работодатель.
Второй момент. На российскую школу давит то, что можно назвать советским идейным наследием. Это представление об учителе не как о наёмном работнике, а как о просветителе, подвижнике, гуру. Если ты пришёл просвещать народ, то стыдно как-то говорить о материальных вещах. Рабочему на заводе или менеджеру в офисе не стыдно задаться вопросом: «А сколько стоит моя работа?» — но общепризнанно, к сожалению, что учителя должны стыдиться вопросов о зарплате, рабочем времени и так далее.
Нелегко убедить широкую публику, что учителя — тоже люди, которым надо зарабатывать себе на хлеб, что они не могут, как раньше говорили, «всего себя отдавать детям», и при этом ничего не зарабатывать.
Принципиально важный момент: советская, а за ней и российская школа в массовом сознании была и есть в идеале — семья, дом. Это патриархальные отношения. До сих пор директора на собраниях говорят: «Мы одна семья. У нас общие цели: воспитание личности». Если у директора и работника одна цель, да ещё и такая высокая, то как-то неудобно просить улучшений условий работы.
Отношения работника и работодателя в школе очень сильно закамуфлированы. И то, что в последние годы руководство образования постепенно старых директоров убирает, а на их место ставит новых молодых менеджеров — это мне кажется хорошим процессом.
Да, это вызывает бурю негодования: многие уверены, что новые директора ужасные. Но с точки зрения формирования того, что можно назвать классовым самосознанием, очень хорошо, что это происходит.
Учителя перестают видеть в директорах «своих людей», они начинают к ним относиться именно как к хозяевам. А с хозяином можно разговаривать о материальных вещах, имея за собой сильный независимый профсоюз и точно сформулировав, что тебе от хозяина надо. Из этого могут развиваться нормальные трудовые отношения, нормальные способы решения конфликтов.
— Вы наблюдаете какую-то динамику, становятся ли учителя активнее в защите своих прав?
— По нашим наблюдениям, начиная примерно с прошлого года, учителя становятся всё более активными. С ноября-декабря вообще идёт такая не вполне объяснимая для нас волна протестной активности. Мы, конечно, этого долго ждали и делали для этого всё, что могли, но что это произойдёт именно сейчас — не думали.
Могу делать выводы о причинах исключительно из общих соображений: да, ситуация в политике всё ухудшается, в экономике тоже. На глазах происходит формальная и окончательная ликвидация социального государства.
Примерно в 2004-2007 годах учителей в регионах «купили». В сёла и маленькие города пошли достаточно ощутимые деньги. Но потом людей обманули с новой системой оплаты труда, которую ввели в 2008 году.
Впервые учителя это поняли примерно в 2010-м. Во многих регионах прошли кампании различных писем протеста. Тогда они ограничивались настроениями «Напишем доброму барину», но это дало нам основание предполагать, что можно начинать профсоюзную работу, и был создан наш независимый профсоюз.
Потом в течение нескольких лет всё было «ни шатко ни валко». Да, учителей в очередной раз захотели обмануть майскими указами. Но это уже плохо получилось, потому что быстро стало понятно, что майские указы приводят к увеличению количества работы и требований, а никакого реального роста оплаты не происходит. Сейчас постепенно пошли сокращения зарплаты в регионах, пошла очередная волна попыток сократить количество учителей.
Я смотрю по тем случаям, которые до нас доходят и по которым мы связываемся с людьми: ощущение, что люди не могут больше терпеть. И в основном, как всегда, их возмущает не снижение зарплаты на 5 копеек, а циничное враньё по поводу статистики, обман со стимулирующими, обман с формами отчётности.
Проблема в том, что в письмах Минобрнауки всё написано хорошо, но они — рекомендательные. По нашему законодательству школа и регион не обязаны эти рекомендации выполнять. В регионе учитель приходит к директору и говорит: «Вот, посмотрите, письмо, в котором сказано, что, кроме двух видов отчётности, с меня ничего требовать нельзя». А директор говорит: «Это письмо-рекомендация, а моё районное начальство, которое меня может уволить, сказало, что ещё надо сделать вот это, это и это». Такие вещи, как правило, оскорбляют. И люди действительно начали шевелиться.
— Последнее время министр образования часто говорит, что необходимо укреплять вертикаль власти, чтобы министерство могло влиять на происходящее в школах и лучше распределять средства. Как вы сами оцениваете эти заявления?
— Официально мы оцениваем эти заявления позитивно. И говорим: «Да-да-да, именно об этом министр ведёт речь. Она хотела сказать, что надо финансирование сделать федеральным, а не региональным». Но я думаю, что министр хочет получить возможность хоть чем-то командовать. Потому что Минобрнауки сейчас занимает жалкое положение: оно не распоряжается ни деньгами, ни содержанием образования. В нынешней ситуации угадать, что именно имеет в виду министр, практически невозможно, да и не очень важно.
— Полагаю, вопросы с заработной платой — не единственные, которые приходится решать учителям через профсоюз или самостоятельно. Какие ещё конфликты возникают на рабочем месте учителя?
— Одна из самых тяжёлых проблем в школе — рабочее время. Проблема, к сожалению, не решена. Мы много лет пытались привести это в норму, частично два года назад министерство «поддалось» и приняло приказ о рабочем времени, но он не идеален.
Рабочее время педагогического работника — до 36 часов в неделю. Многие директора с радостью понимают формулировку «36 часов» как то, что учитель 36 часов должен отсиживать в школе. Хотя это абсолютно незаконно, и в приказе министерства написано, что учитель не должен быть в школе 36 часов. Ещё есть такое понятие, как «ненормированная часть рабочего времени». Раз она ненормированная, то её никто и не нормирует, и не оплачивает. Благодаря ненормированной части учителя можно заставить выполнять без оплаты большое количество работы. «Потолка» по количеству учебных часов нет, и учителя можно заставить работать 44 часа в неделю, при этом оплачивая эти часы не как сверхурочные.
Наши коллеги из Центра защиты социально-трудовых прав подавали иск в суд: у учителя было 37 часов уроков, и они пытались 37-ой урок признать сверхурочным. Суд сказал: нет. Есть постановление Правительства, там написано, что учитель может брать сколько угодно уроков, и это не будет сверхурочным. То, что он не хочет брать, а его вынуждают — это никак в суде, естественно, не докажешь.
Следующая проблема — нечёткость должностных инструкций. Очень часто они пишутся так, что учитель должен выполнять всё, что угодно. При этом школа — учреждение, которое заманчиво использовать для решения своих проблем самым разным ведомствам.
Классический пример — когда учителей заставляют собирать данные о семьях или о детях, начиная со знаменитого случая, когда в 2006 году МВД пыталось запросить у московских школ списки детей грузинской национальности. Тогда, к счастью, многие директора вспомнили Конституцию и не дали этой просьбе ходу.
В каком-нибудь маленьком районе местному начальству надо показать, что на встречу с губернатором приходит много граждан — на эту встречу приведут учителей. И так далее.
— Может ли учитель оспаривать подобные требования к себе?
— Слово «может» в русском языке имеет два разных значения. Если вы имеете в виду, что «может» — это значит «имеет право», то да, он, безусловно, может. Есть масса вариантов, и самый простой из них — письменное заявление директору, что он не будет выполнять данную работу, потому что она не входит в сферу его должностных обязанностей.
Если же вы говорите о «может» как о реальном положении дел, то таких учителей процентов пять. Потому что у директора масса способов надавить на учителя неформально: настроить против него коллектив, ухудшить условия работы, сократить зарплату.
— Как учитель может сказать, что работа выходит за рамки его обязанностей, если сами обязанности прописаны недостаточно чётко?
— Каждая сфера жизни руководствуется определённым законодательством. Для меня как учителя, кроме Конституции, существует Закон об образовании. В Законе об образовании ничего не сказано о том, что я должен ходить, например, по квартирам и переписывать учащихся. Там ничего не сказано, что я должен ехать с детьми и что-то изображать на спортивном празднике. Как правило, директору никогда не придёт в голову официально опровергать такое заявление.
Но дело в том, что человек, написав такое заявление, часто оказывается изгоем, если у него нет коллег-единомышленников. Именно поэтому нужен профсоюз.
Ещё одна проблема — с отчётностью, но, мне кажется, это тоже часть расширенного толкования обязанностей. Как правило, когда работники организованно и серьёзно поднимают вопрос: «А почему мы должны это делать?» — они, в конце концов, добиваются своего.
Существует ещё ряд проблем, уже не относящихся к сфере трудовых прав — вопросы по содержанию образования, по взаимоотношениям с родителями и детьми.
Часто за жалобами на учителей стоят те же трудовые отношения: например, директор посоветовал написать заявление на учителя, с которым у него конфликт. Наш профсоюз «Учитель» в таком случае оказывает юридическую помощь, и, что не менее важно — информационную.
Совсем недавно член нашего профсоюза, учитель географии с 37-летним стажем, уволенная администрацией школы «за стриптиз», с нашей поддержкой выиграла суд и восстановилась на работе. Когда проходило заключительное заседание по этому делу, в зале суда были все федеральные телеканалы. Новости о происходящем в школах легко подхватываются СМИ.
— Что касается внимания СМИ. После громких ЧП в школах сразу слышны публичные заявления: давайте учителя будут контролировать детей в социальных сетях и так далее. Что это — размытые представления о «должностных обязанностях» учителей, об ответственности школы за воспитание?
— Вообще установить какую бы то ни было юридическую ответственность за воспитание невозможно, потому что нет параметров, по которым воспитание измерить. Также непонятно, как точно определить, кто виноват в том или ином происшествии.
Вместо того, чтобы разбираться: почему у детей такие ситуации, что происходит с семьями, что с окружением, со всем остальным на свете, — очень легко найти крайнего в лице школы и в очередной раз предложить ввести школьный предмет «Психология».
— А на каких вещах, на ваш взгляд, стоило бы акцентировать внимание СМИ, чтобы настоящие проблемы по-настоящему решались?
— На несовершенстве законодательства об образовании, несовершенстве финансирования, на трудовых проблемах.
Проблема, которую надо было бы обсуждать и которая всех касается — это невозможность родителей и учителей реально влиять на что-то в школе. У нас есть замечательная идея — Управляющий совет школы. Но с позапрошлого года были внесены уточнения, которые разъясняют, что Устав школы, который определяет в том числе функции управляющего совета, утверждает Учредитель. И в результате учредитель может написать устав школы так, что управляющий совет не будет иметь никаких серьёзных прав.
Видимо, есть регионы, где власти ещё не сообразили, как этим можно пользоваться, а в Москве уже сообразили. Может, это связано с тем, что управляющие советы в Москве в 2013-2014 году активно боролись против объединения школ.
Классическое развитие этой ситуации — то, что произошло в январе этого года в Школе самоопределения № 734 имени А.Н. Тубельского. Есть педагоги, учителя и дети, и есть назначенный директор, который формально имеет право не обращать на их мнение никакого внимания. И только совместными действиями, акциями, вызвавшими общественный резонанс, стало возможно заставить его вести переговоры. Частично были задействованы юридические аргументы, связанные с защитой трудовых прав работников (то, что работникам не давалась информация в ответ на официальные заявления, что выдавались незаконные выговоры и так далее). Но с этим не пойдёшь в суд. Поэтому борьба велась именно с целью вынудить начать переговоры.
— То есть сейчас школьного самоуправления нет?
— Формально — есть. Но фактически это зависит от воли учредителя.
— Недавно была новость о том, что в Хабаровском крае директор одной из школ запретил учителям общаться с учениками и родителями в соцсетях. Можно найти ещё много примеров курьёзных внутренних актов в школах. С ними учителя могут бороться?
— Опять же, только одним способом — объединяясь. В коллективном договоре школы, в которой я работаю, написано, что все локальные акты, которые принимает работодатель, принимаются по согласованию с профсоюзом.
Но я думаю, что такие случаи — это не от злости или глупости. Это от элементарной боязни. Директор сейчас настолько забитая фигура, на нём отыгрываются и родители, и чиновники, и учителя. Поэтому он боится, как бы его не упрекнули в чём-нибудь.
— А нет профсоюза для директоров, чтобы их права защищать?
— Профсоюз директоров очень трудно создать. Во-первых, он может быть создан только на предприятии, а нет такого предприятия — «Россия». Во-вторых, директоров «держат» на очень коротком контракте. Годичный контракт для вузовских преподавателей — это ведь то же самое. Поэтому и профсоюз у них малочисленный: очень просто уволить активистов.
По стране много случаев, когда родители говорили: «Мы нашего директора не отдадим», — и побеждали. Пожалуй, родителей власти боятся больше всего, ведь они не зависят от начальника департамента. Если выходят люди вместе — учителя и родители, — они любого директора защитят.
— Какие ещё организации, кроме профсоюзов, помогают учителям бороться за свои права и влиять на ситуацию в образовании?
— Была замечательная газета «1 сентября», которая много лет была такой организацией. Например, там главным редактором приложения «Литература в школе» был известный учитель Сергей Волков, он организовывал серьёзные обсуждения по поводу ЕГЭ по литературе, сочинений. В позапрошлом году газета вынуждена была закрыться, оставив только приложения, под безусловным давлением властей. Сейчас даже приложения фактически закрываются.
Существуют всероссийские методические объединения, в основном они созданы властью, но есть независимые. Например, «Гильдия словесников». Это вполне реальная, авторитетная организация.
Родительских организаций много, но среди них большое количество фундаменталистски-православно-ориентированных, типа «Родительского сопротивления» в Екатеринбурге. Родителей, к сожалению, часто удаётся настроить против учителей.
Хотя бывают случаи, когда мы хорошо контактируем как раз с родительскими организациями. Например, с Ассоциацией родителей детей-инвалидов.
Учителям помогает Центр защиты социально-трудовых прав — без них мы бы не сумели работать так, как работаем.
— Какие сейчас на повестке дня системные проблемы, с которыми работает профсоюз?
— Самое главное — сейчас надо ясно высказать позицию о необходимости изменения системы оплаты труда педагога.
Одновременно у нас идёт пилотный проект в Нижегородской области по уменьшению отчётности учителей. Пытаемся разобраться сами и научить педагогов, как проблему избыточной отчётности можно решить на уровне отдельной школы, не дожидаясь очередных постановлений сверху. На этот проект мы даже получили президентский грант.
В прошлом году мы занимались вопросом оплаты работы учителей на ЕГЭ. То, что сейчас депутат «Единой России» внёс на рассмотрение законопроект, в котором многие наши идеи звучат — я считаю, это наша заслуга.
— У нас красной нитью через разговор проходит мысль, что свои права можно защищать, только объединяясь. А как, по-вашему, умение коллективно решать какие-то проблемы развито среди учителей?
— Очень плохо развито. Учителя — это не работники у конвейера. Учитель закрылся в своём классе и работает со своими учениками, строго говоря, ему тут никто больше не нужен. Он по природе своей работы — индивидуалист. Поэтому сподвигнуть людей на то, что мы можем вместе что-то сделать, бывает очень сложно.
— Ещё у нас в разговоре постоянно возникает противопоставление «учитель и власть». Это естественно, раз речь идёт о трудовых отношениях, а государство является (хоть и не юридически) работодателем?
— Если бы у нас вдруг, не дай бог, все школы стали частными, мы говорили бы не о власти, а о частных хозяевах. Поскольку у нас всё-таки остаётся государственное и муниципальное образование — то это естественно.
И это свойственно не только России. Я знаю, как, например, происходит в Норвегии. Там, правда, директор является таким же наёмным работником, как и все учителя, а муниципалитет сам заключает со всеми договоры. Поэтому в начале июля, перед принятием бюджета страны, все учителя вместе с директорами выходят на однодневную забастовку. Это традиционно — чтобы напомнить работодателям, что надо увеличить на 0,5% зарплату, например. Как правило, им это удаётся.
Парадокс нашей ситуации в том, что действует очень хитрая схема, которая не позволяет прояснять трудовые отношения, а, наоборот, запутывает их.
