Истории успеха могут писать не только актёры, бизнесмены и айтишники. Книга Рене Претра, — успешного кардиохирурга, начальника отдела сердечно-сосудистой хирургии в Лозанне и руководителя детской кардиохирургии в Женеве, — вполне может быть рассмотрена в рамках такого жанра.  

Читайте также:

Женщины, получившие «Нобеля». От Ады Йонат до Ту Юю

В швейцарском кантоне Юра, в семье фермеров рос обыкновенный жизнерадостный паренёк. Больше всего на свете он любил играть в футбол и работать на тракторе в отцовских полях. Он довольно безалаберно относился к учёбе в школе, но в последний момент почти случайно решил поступать на медицинский факультет. И вот он уже делает операции в Нью-Йорке жертвам уличных разборок, спасает сотни детей с врождёнными патологиями сердца в Европе, организует командировки детских кардиохирургов в страны Африки. В 2009 году он становится «Человеком года» по версии швейцарской телевизионной премии «SwissAward».

Все эти автобиографические подробности в книге Рене Претра занимают небольшую, хоть и очень атмосферную часть. По таким деталям становится ясно, что перед нами полная противоположность самому популярному медику эпохи сериалов — мизантропу доктору Хаусу. Но основное содержание посвящено непосредственно работе хирурга, которая всегда связана с хождением по краю.

Где должна заканчиваться смелость взять на себя ответственность и начинаться здравомыслие, уберегающее от неоправданного риска? Имеет ли право врач тратить свои ресурсы на почти безнадёжного ребёнка, если учесть, что его ждут дети с более благоприятным прогнозом? Всегда ли есть грань между непредсказуемой случайностью и врачебной ошибкой? Где заканчивается «могущество» хирурга и начинается «произвол» природы?

С одной стороны, «Там, где бьётся сердце» — книга для лёгкого, эмоционального чтения, которая может зарядить вас чувством осмысленности и любви к жизни, если будни по каким-то причинам выбивают вас из колеи. С другой стороны, она может быть пищей для размышлений над весьма серьёзными философскими вопросами XXI века — времени прорывных открытий в медицине, которые, казалось бы, приближая человечество к долгой счастливой жизни, готовят для нас всё новые дилеммы.

Публикуем отрывок из книги, который поможет вам задуматься о решениях, которые мы принимаем — в том числе тех, которые касаются жизни ещё не рождённого ребёнка.

Метель

Читайте также:

Как человеческое общение меняет медицину

О, эти этические проблемы! Такие частые в нашей работе, нередко сложные, порой — неразрешимые. Вот недавно был случай. Восемь человек — врачей и медсестер — собрались, чтобы обсудить судьбу «Бэби-боя». У него ещё не было имени. Едва он появился на свет, мы сделали артериаль­ную перфузию, чтобы поддерживать артериальный проток открытым и выиграть время для более точного диагноза и плана лечения. Уточнение! Да, речь шла именно об этом, поскольку проблема не ограничивалась сердцем. Бэби-бой появился на свет с другими тяжелыми врожденными по­роками, касающимися, в частности, мозга. И именно они — страшное сочетание серьезной умственной отсталости, глухота и слепота, серьезные нарушения опорно-двига­тельного аппарата — удерживали нас от борьбы за его жизнь. 

Группа единогласно решила воздержаться от лече­ния. Затем нам предстояло сообщить об этом решении родителям и, если с их стороны не будет возражений, под­держивающая перфузия не будет продолжаться, позволив жизненно важному артериальному протоку закрыться. 

Мы стали проводить такие совещания по вопросам этики, потому что считали, что в случаях, когда речь идет о жизни чисто биологической, с едва наметившейся эмоциональной составляющей, именно мы должны предложить ра­дикальное решение родителям, часто растерявшимся, чтобы снять с них эту слишком тяжелую ответственность. Их несогласие скорректировало бы наше отношение, при необ­ходимости мы действовали бы так же профессионально, как и для любого другого ребенка. Но подобного ни разу не произо­шло. Наоборот, мы часто видели облегчение от того, что не они сами приняли столь серьёзное и бесповоротное решение.  

...Они приехали издалека, чтобы узнать мое мнение. Они были молоды и понимали друг друга с полуслова, это было видно сразу. Ультразвук выявил у плода гипоплазию левых отделов сердца. Это ужасный порок: половина сердца — ле­вая, самая сильная — не развилась. Все такие дети уми­рают, некоторые до рождения, другие — сразу после. Мы можем создать «совместимое с жизнью» кровообращение ценой трех операций, причем первая должна быть прове­дена сразу после рождения. Если это новое кровообраще­ние и сможет обеспечить неожиданно хорошее качество жизни некоторым малышам, то продолжительность их жизни всё равно ограничивается несколькими десятиле­тиями, и трансплантация сердца — которую очень сложно провести при таких анатомических нарушениях — в ко­нечном итоге становится необходимой. 

Можно легко по­пасть в ловушку иллюзий, глядя на тех детей, которые действительно чувствуют себя хорошо, радуют своих ро­дителей и развиваются так же, как их братья и сестры. К несчастью, действительность не всегда бывает столь идиллической. Большое число таких прооперированных де­тей отстают в развитии всю свою жизнь и имеют боль­шие трудности с интеграцией в общество. Их зависи­мое состояние непрерывно лежит грузом на окружающих. К сожалению, существует очень мало факторов, которые позволяют предсказать, по какой из двух таких разных траекторий пойдет жизнь ребенка, и это делает наш информационный диалог сложным, щекотливым и даже немного рискованным.

Изложив перспективы жизни ребенка с таким пороком в чистых фактах, я немного вмешался в их личную жизнь.

— Итак, если предположить, что эта беременность окончится благополучно, у вас будет такой выбор: бороть­ся за жизнь вашего ребенка или вовсе не начинать борьбу.

Они были внимательны и не перебивали меня. Тогда я продолжал более серьезным тоном:

— Это должно быть ваше и только ваше решение. По­дождите несколько дней, поговорите наедине, но главное, главное… Я выдержал паузу, чтобы подчеркнуть важный момент:

— …не говорите об этом ни с кем другим.

Я задержал на них взгляд, чтобы моя искренняя убежден­ность передалась и им, и продолжал: — Не говорите об этом ни с кем, чтобы сохранить сво­боду выбора, свободу выбирать самим, без давления извне. Опасайтесь и тех пророков, которые утверждают, что для каждой жизни нужно делать всё возможное, и тех, кто удив­ляется, как это можно оставить ребенка-инвалида. Правда — ваша собственная — находится посередине. Она будет исти­ной, если будет исходить действительно от вас, если это то, чего вы хотите для своего ребенка, то, во что вы верите. Чтобы добиться этой правды, вы должны освободиться от всякого внешнего влияния, от всякого ненужного давления.

Я снова взял паузу, чтобы они осмыслили мое послание, и, наконец, сказал: 

— Дайте себе немного времени, но принимайте решение до рождения ребенка и постарайтесь его придерживаться, поскольку оно будет принято спокойно и взвешенно. Я знаю, что не всегда легко оставаться стоиком, когда ваш рёбе­нок внезапно обретет лицо, улыбку, зачаток личности. 

Читайте также:

Здоровье с точки зрения эволюции: почему мы не перестаём болеть

Я часто представлял себе родителей, которых терза­ет чувство вины, если они не бросятся всем своим суще­ством в борьбу за выживание своего ребенка. И все же, по-моему, они не должны ни в коей мере чувствовать вину, если их отказ вытекает из стремления к счастью и бла­гополучию ребенка. Которое может заключаться в нежелании длить неполноценную жизнь. И, чтобы изобличить это губительное чувство, я охотно напомнил им несколько неоспоримых фактов.

— Не вы несёте ответственность за инвалидность вашего ребенка, а Природа. Это она нанесла слепой удар, в некотором роде по собственному произволу, как иногда бывает — одному она даёт талант, а другому — увечье, и вы стали её жертвами. Если вы решите не сражаться, вы тем самым не убиваете его, вы только позволяете его судьбе свершиться. Со своей стороны мы ничего не будем делать, чтобы вызвать или ускорить этот исход. Мы только сделаем все, чтобы он не страдал.

И ещё я охотно добавил: 

— Знаете, еще пятнадцать лет назад, даже меньше, у нас не было бы этого разговора, потому что все такие дети умирали, без исключений. Хирургия тогда ещё не на­шла долгосрочного решения. Наша специальность ставит нас иногда в неоднозначное, парадоксальное положение, где успех создаёт больше проблем, чем решает.

Еще несколько минут продолжался разговор о неко­торых технических аспектах коррекции. Затем они ушли, по-видимому, немного ошеломленные. Больше ничего я о них не слышал, во всяком случае, после рождения ребен­ка. Они исчезли из моей памяти, утонув в потоке пациен­тов, родителей, сердец, встречавшихся мне каждый день.  

Лишь через год я получил длинное письмо, написанное от руки. Его написала мама. Она благодарила меня за откро­венность во время нашей встречи, за то, что я позволил посмотреть на неразрешимую проблему под другим углом, за то, что дал им мужество самим принять это невозмож­ное решение… отступить. И наконец, она сообщала, что ро­дила другого, здорового ребенка, который озаряет их жизнь.